– Опасное это оружие, – сказал Г. Н. Баннерджи. – Все может пойти не по плану. Стоит ли на данном этапе… – Он умолк и погрузился в свои мысли. – Ладно, все равно несите, а решать я буду на месте, оценив настроение судей. Есть еще что-нибудь по четырнадцатой статье?
Все молчали.
– Где Карлекар?
– Его брат умер, господин, ему пришлось уехать в Бомбей. Он буквально пару часов назад получил телеграмму – как раз когда вы выступали в суде.
– Понятно. И кто его заменяет по вопросу земель, пожалованных Короной?
– Я, господин Баннерджи, – ответил Фироз.
– Вас ждет судьбоносный день, молодой человек. Думаю, вы не оплошаете.
Фироз просиял от этой неожиданной похвалы и с огромным трудом сдержал гордую улыбку.
– Господин, если у вас есть какие-то предложения…
– Вообще, нет. Вам просто следует озвучить, что земли были пожалованы этим заминдарам в вечное владение, а значит, не подпадают под новый закон. Ну, тут все очевидно. Если я придумаю что-нибудь еще, сообщу вам утром, когда вы ко мне подойдете. Хотя… пожалуй, приходите на десять минут раньше.
– Спасибо, господин.
Совещание продолжалось еще полтора часа. Г. Н. Баннерджи забеспокоился, и все поняли, что не стоит перегружать великого адвоката накануне очередного выступления в суде. Однако поток вопросов не иссякал. В конце концов прославленный законник снял очки, поднял вверх два пальца и произнес единственное слово:
– Ачха.
То был сигнал остальным собирать бумаги.
На улице темнело. По дороге к выходу двое младших адвокатов, забыв о том, что их могут услышать сын и внук Г. Н. Баннерджи, принялись сплетничать о прославленном калькуттском адвокате.
– Ты его зазнобу-то видел? – спросил один второго.
– Нет, что ты!
– Я слышал, она просто бомба!
Второй засмеялся:
– Старику уже за семьдесят, а до сих пор у него зазнобы!
– Представляешь, каково госпоже Баннерджи? Как ей с этим живется? Весь мир знает!
Второй пожал плечами, подразумевая, что незнакомые старушки его не заботят и не интересуют.
Сын и внук Г. Н. Баннерджи слышали этот разговор, хотя не видели, как второй адвокат пожал плечами. Оба нахмурились, но ничего друг другу не сказали, и тема так и осталась висеть в вечернем воздухе.
На следующий день Г. Н. Баннерджи закончил свою вступительную речь в защиту интересов всех заявителей, и короткое слово предоставили другим адвокатам. Фироз тоже получил возможность изложить аргументы по своей части дела.
За несколько минут до выступления в голове у него воцарилась необъяснимая чернота – пустота даже. Доводы он помнил прекрасно, но все вдруг утратило смысл: эти прения, его собственная карьера, владения отца, само мироустройство, частью которого были суд и Конституция, его жизнь и человеческая жизнь в целом. Несоразмерность огромной силы этих чувств и полного отсутствия каких-либо чувств к делу, которое ему предстояло, поставила его