Тварь заревела и снова принялась крушить трамвай – на этот раз чтобы выбраться наружу. Городовой сообразил, что дело пахнет керосином, попятился и запоздало принялся перезаряжать оружие… Нет, слишком медленно. Похоже, руки дрожали: бедняга уронил не только опустевшие гильзы, но и патроны, которые держал в кулаке. Латунные цилиндрики со звоном посыпались на асфальт, а поднимать их было уже некогда.
Тварь снесла переднюю стенку вагона – и оказалась на свободе.
Только сейчас я наконец смог рассмотреть ее целиком. Она действительно больше всего напоминала увеличенную до монструозных размеров уродливую лягушку… или скорее жабу. Не только приплюснутой широкой мордой с расставленными в стороны глазами, но и всей формой тела – бесхвостого, круглого, рыхлого, но скрывающего под чешуей и слоем жира могучие мышцы. Передние лапы хоть и были размером чуть ли не с мое тело, все-таки заметно уступали задним: длинным и мощным.
Тварь одним прыжком махнула на два десятка шагов и ударом тупой морды опрокинула городового на асфальт.
– Эй, образина! – заорал я, бросаясь вперед. – Иди сюда! Кушать подано!
Ноль внимания. Жаба-переросток уже выбрала себе жертву и, похоже, собиралась поужинать: придавила городового передними лапами и раскрыла пасть, в которую он мог поместиться целиком. Бедняга кричал, отбивался руками и ногами, но силы явно были неравны. Он кое-как вытянул из ножен саблю, но не успел даже замахнуться. Тварь щелкнула зубами, снова мотнула головой – и клинок лязгнул об асфальт, отлетев в сторону.
Я сам не понял, как оказался рядом. Адреналин бурлил в крови, заставляя сердце бешено колотиться в ушах и разгоняя тело так, что время будто размазывалось – как в замедленной съемке. Тварь сердито пыхтела, уже совсем рядом, так близко, что я при желании мог бы коснуться рукой грязной чешуи… но вместо этого потянулся к оружию.
Когда мои пальцы сомкнулись на обмотанной кожаными полосками рукояти, мир вокруг вернулся к прежней скорости. Но я уже никуда не торопился: подхватил саблю, крутанул кистью, пробуя клинок, – и остался доволен. Конечно, мне приходилось орудовать образцами и поинтереснее: лучше сбалансированными, из отличной гибкой стали, прочными и острыми как бритва. А оружие городового было просто кое-как заточенным куском стали. Дешевым, неудобным – да еще и слишком длинным и громоздким для Володи Волкова.
Впрочем, какая разница? Мне в руки попала сабля. Пусть не самая крутая, но все же настоящее оружие, а не перочинный ножик и не обломанный кусок трамвайного поручня. Она чуть оттягивала плечо, но эта тяжесть сейчас казалась приятной. Внушала если не спокойствие, то хотя бы уверенность в собственных силах.
Я шагнул вперед и ударил. Снизу вверх, с оттяжкой, целясь не в плечо или ребра, а в круглое брюхо твари. И то ли в тощей руке гимназиста было куда больше сил, чем я думал, то ли чешуя оказалась не такой уж прочной – на меня снова брызнуло темной жижей, а края раны покорно расступились, обнажая