Если до этого я кричала, то на последних словах мой голос стал затихать, и под конец я разревелась с новой силой, закрыв лицо руками. Мне вторил проснувшийся младенец. Даринка, стоявшая до этого столбом и с открытым ртом наблюдавшая представление, спохватилась и стала трясти ребенка, укачивая его. Настасья снова принялась меня утешать, объясняя, что я всё вспомню, а сейчас, если не ради ребёнка, то ради меня самой, я должна его покормить, а то с грудью будут проблемы, и я сама могу заболеть из-за этого.
В общем, как-то она меня уговорила. Я сама была в каком-то отупелом состоянии, когда мне в принципе всё равно, что происходит. Тут и Даринка шепотом обратилась к Настасье, опасливо косясь на меня:
– Тёть Насть, не успокаивается – голодный.
Настасья взяла ребёнка, показала мне, как правильно его держать, как давать грудь. И в тот момент, когда малыш на моих руках потянулся ко мне и начал кушать, во мне всё перевернулось. Я прижимала его к себе и вопреки всем доводам рассудка понимала – это действительно мой ребёнок, моё дитя, моя плоть и кровь. Я чувствовала с ним удивительную близость, единение, и в этот момент готова была защищать его от всех угроз – до последней капли крови.
Волна невероятной нежности и любви накрыла меня с головой. Я любовалась его щечками, его крохотными пальчиками, а когда он раскрыл свои глазки цвета пасмурного неба и посмотрел мне прямо в душу, то моё сердце сжалось. Возможно, во мне просто проснулся материнский инстинкт, но в тот момент я твердо решила, что это мой сын, и я с ним не расстанусь. Я не думала о том, как буду объяснять родителям его происхождение, если меня всё-таки похитили, и я когда-нибудь вернусь домой; я думала о том, что ради этих глаз, ради этого крошечного сердечка, бьющегося в унисон с моим, я сделаю, что угодно.
Наконец мой сынок наелся, но я не спешила выпускать его из рук. Я протянула к нему руку, и он тут же ухватил меня за палец своей маленькой ручкой, вызывая этим действием мой счастливый смех. Услышав, как я смеюсь, моё маленькое чудо тоже разулыбалось и начало что-то гулить на своём младенческом языке. Так мы общались какое-то время, а потом его глазки стали закрываться, и скоро он тихонько посапывал на моих руках.
– Слав, – неожиданно раздался надо мной голос Настасьи, – надо его аккуратно положить в колыбель.
Я и забыла, что тут есть кто-то еще. Подняла голову и увидела, как Настасья тепло улыбается, глядя на нас. Даринка же куда-то сбежала, а я даже не заметила этого.
Глава 3
Остаток вечера Настасья рассказывала, как часто надо кормить ребенка, как за ним ухаживать, показывала, где что лежит, какие продукты хранятся в подвале (или «подполе», как говорила она), а какие – в погребе на улице. Уборную мне она тоже показала – та также оказалась на улице и представляла собой странное деревянное строение, где вместо унитаза – небольшое возвышение с дыркой посередине.
Мыться ходили либо в баню, которая тоже стояла отдельно и на значительном удалении от дома,