Вошел старший приказчик, чтобы взять ключи и идти отворять лавку. Поклонившись хозяину, он сказал:
– А только вы, Трифон Иваныч, будьте добры, извольте сказать этому новому… Пантелей он, что ли… Бахвалится, что вы его в приказчики в лавку взяли… Чтобы он таких поступков не делал. Прихожу я вчера тихо и благообразно домой – вдруг на моей кровати мертвое тело неизвестного звания мужчины… Я его будить, чтобы он опростал мое место, а он как вскочит да по уху… Помилуйте, что ж это такое?.. Ведь он мне физиономию исцарапал.
– Да ведь ты сам, Алексеюшка, хмельной пришел, ты сам его колотить начал… – ввязалась Акулина.
– Я хмельной? Нет, уж позвольте!.. – воскликнул старший приказчик. – Я был чище голубицы. А он даже трубкой наволочку мне прожег. И трубка на постели около валялась. А наволочка семь гривен стоит.
– Да уж ладно, ладно… – замахал руками Трифон Иванович, чтобы прервать разговор. – Бери ключи и иди в лавку.
– А все-таки вы насчет бунтов ему скажите, потому ежели и напредки такие кораблекрушения по ночам, то какой же пример будет другим приказчикам!
– Вот тебе ключи и иди в лавку.
– И лодырю этому прикажете в лавку идти? Ведь вы его изволили в приказчики взять, – не унимался старший приказчик.
– Нет, нет… Пускай покуда дома сидит. Об этом еще надо подумать. Я с тобой сегодня вечером посоветуюсь. Ступай.
Приказчик поклонился и вышел из столовой. Трифон Иванович схватился за голову.
– Ах, как нехорошо все это вышло! – прошептал он. – А все из-за вас, из-за чертей! – злобно взглянул он на Акулину. – И чего мы все словно с цепи сорвались!
– Ну, ничего… Праздник… Обойдется все, и малина будет, – отвечала та.
– Перед своими-то совестно… Глаза бы не глядели.
– Да полноте… Бросьте…
В дверях показалась всклокоченная голова Пантелея. Он был в ситцевой рубахе и босиком. Лицо его было опухши.
– А я, хозяин, к вам с жалобой на ваших молодцов. Эво какой синяк мне сегодня ночью под глаз насадили! – начал он. – Нешто это возможно? Ведь это безобразие.
– Вон! – заорал на него Трифон Иванович. – Как ты смеешь лезть без спросу в хозяйские горницы!
Акулина тоже замахала Пантелею рукой, чтобы он уходил. Пантелей повел недоумевающе глазами и скрылся.
– Ну, оказия! – прошептал Трифон Иванович, опустился на стул, облокотился на стол и подпер руками опущенную голову. К нему приблизилась Акулина, обняла его и тихим, вкрадчивым голоском произнесла:
– Головка со вчерашнего болит у вас, голубчик? Поправиться надо – вот оно сейчас и полегчает. Сем-ко я вам рюмочку поднесу. Рюмочка не повредит. Рюмочка сейчас и печенку очистит, и в голову с приятством вдарит.
Она налила рюмку водки и поднесла Трифону Ивановичу. Трифон Иванович выпил.
XXI. Нимфа ставит на своем
На второй день рождественских праздников