Олинн осторожно высвободила руку, потёрла запястье и направилась к очагу. Разожгла огонь, поставила варить похлёбку, решив, что утром надо будет покормить этого медведя и распрощаться. Завтра вернётся Торвальд, надо будет и его покормить и…
… и, пожалуй, не стоит ему знать о том, что тут было.
Почему она решила скрыть это от своего главного защитника? Олинн этого не знала. Просто… так будет правильнее, чем объясняться с Торвальдом, зачем она водила этого мужчину в ручей и… вообще. Он и так-то считает всё это дурной затеей, и не сказать, что он так уж и не прав. Затея чем дальше, тем всё дурнее.
Молода она для экономки? Много вы понимаете, господин «медвежья вежливость»!
Олинн вздохнула и посмотрела на лежанку. Бьорн уснул крепко и дышал тихо. И вот так, в забытье, он не казался ей опасным. Но в душе она знала – это не так. Она снова взглянула на свою ладонь.
Как же кстати он потерял память! Раз он не вспомнил, что с ним случилось, то и про украшение не вспомнит тем более. И если вспомнит… А вспомнит ли? Видимо, удар по голове был слишком сильным. А если память к нему не вернётся совсем, то куда он пойдёт, если даже имени своего не знает? Да какое ей вообще до этого дело?!
Но ведь ворон не зря привёл её к нему, так что, как ни крути, а она его аэсмэ, и значит, ответственна за судьбу этого медведя до тех пор, пока он не сможет жить дальше без её помощи. Может, Тильда согласится пока приютить его у себя? Он сильный, поможет ей избушку подлатать, вон, уже угол, что смотрит на реку, покосился.
Но вёльва не любит божьих людей…
Олинн взялась за метёлку, не привыкла сидеть без дела. Надо навести порядок в избушке, а то вернётся Тильда, будет недовольна. Она почистила очаг, принесла ещё дров, перемыла котелки и смахнула повсюду пыль. Убралась в шкафу со склянками, перестелила лежанку Тильды и принесла свежей мяты, чтобы разложить на полу, да так и провозилась до самой темноты. В замок сегодня она возвращаться не собиралась. Торвальд тоже появится только завтра, да и то к вечеру. Но когда стемнело, она вдруг задумалась, а где же ей лечь спать?
Оставаться с Бьорном вдвоём в избушке ей было страшно, но и спать на улице тоже не хотелось. И она снова пожалела о том, что так некстати отпустила Торвальда. Посидела какое-то время, глядя на догорающую свечу и слушая лягушачьи трели, а затем задула огонёк и улеглась на лежанку Тильды, поставив рядом кочергу и положив кинжал под подушку. Мало ли, вдруг этому медведю что дурное в голову придёт…
А где-то посреди ночи Бьорн снова начал метаться во сне и кричать, и теперь она отчётливо разобрала слово, которое он произносил ещё в прошлый раз.
Лирия… Лирия…
И теперь стало понятно – он зовёт в бреду какую-то женщину.
Олинн некоторое время лежала в темноте, слушая его тяжёлое дыхание и эти душераздирающие стоны, но поняла, что не сможет больше уснуть. Она сползла с лежанки, зажгла свечу и налила в кружку отвар. Прихватив с собой кочергу, подошла и присела у изголовья, разглядывая