—

      моя судьба мой странный Водолей

      Если другие части – просто повести, то эта, написанная всего за две недели, когда других частей еще не намечалось, мне самой очень нравилась. Я, как могла, отредактировала ее, распечатала и, прыгая от радости, понесла старинному приятелю, издавшему мою первую книгу стихов. Он поглядел на нетолстый файлик и сказал: «Положи здесь сверху бумаг». Больше он до нее не дотронулся: не было времени.

      Оглядываюсь и удивляюсь

      Двенадцатого апреля я приехала работать в обсерваторию МГУ на Тянь-Шане.

      Впервые в Алма-Ате. Я иду с рюкзаком за спиной по солнечному спящему городу, по широкой бесконечной улице прямо от вокзала в сторону едва видимых вершин. Я иду так, как будто это не город, а вся земля медленно поворачивается под ногами. Нет никаких людей – и быть не может, нет никаких машин – и быть не может. Есть я и Земля, над нами Солнце, и где-то впереди – Горы. Потом, потом я увижу всё это сверху, с высоты трех тысяч метров, земля окажется действительно круглой, как говорили физики, но концы её загибаются не вниз, а вверх, то есть, очевидно, люди живут не снаружи шара, а в его внутренности. Отсюда постоянное припоминание о настоящей жизни, отображением которой по формуле 1/z наша действительность и является. Ну что ж, внутренность так внутренность. Надо только время от времени делать на это поправку, иначе ошибка восприятия становится просто чудовищной.

      Всё, что я увижу в экспедиции, в чем буду принимать участие, окажется точно таким скукоживанием того, что сделали люди, здесь жившие лет за пятнадцать до меня; то же было на моей первой работе – никто ничего не делал, хотя когда-то, в тридцатые, сороковые, пятидесятые, шестидесятые, всё делалось с огромным энтузиазмом.

      Вот это и было настоящим счастьем, потому что, не имея никаких обязанностей, можно было заниматься собой. Общество освобождало людей от своего присутствия, и люди поступали каждый по-своему: одни спивались, другие шли в диссиденты и боролись за то, чтобы общество вмешалось в их жизнь, заставив их или умирать с голоду, или работать до изнеможения. Люди всегда борются за то, чтоб им хуже жилось.

      Итак, Алма-Ата. Сначала база, то есть перевалочный пункт в городе. Я приехала сюда в день, когда раз в неделю, обычно по понедельникам, машина с базы увозила всех там работающих наверх. Рядом со мной двое рабочих: у одного в авоське газеты столбиками и некоторый бесформенный пакет, у второго сумка непрозрачная. Их разговор, образный, ёмкий, почти без мата, полностью мне недоступен: все слова знакомы, но связь между любыми двумя неуловима. Я слушаю, как песню на незнакомом языке, открыв рот, но для приличия отвернувшись. Интересно, овладею ли я этим языком когда-нибудь? Наконец, грузимся и в путь.

      Сначала едем по улицам. Город, не похожий на те, что видела прежде. Он просторен. Нет муравейников, слепленных из домов, нет муравейников, слепленных из машин – этот город не для муравьёв.

      И, наконец, мы из него выехали; медленно поднимаемся по тополиной аллее прямо к горам. Цветет урюк. После черного снега Москвы – инопланетное чудо. Аллея прямо, не дрогнув, летит к линии гор, от этого возникает чувство надежной бесконечности, будто мы не в горы едем, а возносимся к вершине свободы.

      Вот и началось. Слева река, мы в ущелье. Скалы вокруг, впереди ёлки. Но не ёлки, а ели: чинными девушками собираются вдали в кружок, в стаю, в цепь. Газик прыгает от моста к мосту: река то слева, то справа, ревёт вот уже баритоном, тише, тише, и снег-свет. Белого всё больше, и вот весне конец, снег и туман. В разрывах густого тумана, в надрывном гуденье мотора в белые снежные ноздри уткнётся машина, но нет. В последний момент извернётся – останемся целы, и выше, и выше вперед.

      Прибыли, но видимость ноль. Почти вплотную подъехав в туманной мороке к избушке, заметим и камень огромный, избушка приткнулась к нему, и ель, этот камень подствольный держа, не роняя, сама между тем теряется где-то вверху. На избушке надпись: ТРАКТИРЪ. Рядом навес для машин. Под навесом что-то копает малыш.

      Прежде, чем рассказать о жизни на высоте 3000 метров в горах Тянь-Шаня, хочется объясниться с читателем. Как пришло в голову через два года после начала работы преподавателем математики в МИФИ бросить работу и уехать в Казахстан.

      Давние события становятся легендой, притчей, мифом. А случай собственной жизни недостижимо прекрасным, даже если это далеко не так..

      Чайки чайники чаинки

      Айсберг ГП

      Вот я уже вроде взрослая. Дядька Витька, тот самый, кто сажал меня во младенчестве на абажур, как-то, когда мне уже шло к тридцати, спросил меня: – Что замуж не выходишь? Дураки всё?

      – Ага, – говорю, – не дураки, так дурни, если не дурни, то придурки. Корень один.

      Но природа мстительна, как никто другой.

      Мне 24, и я влюбляюсь.

      Мы учились на курсах английского языка. Кончались занятия поздно, и он провожал меня до дома. Проходя мимо тенистых деревьев сквера, мы останавливались. Объятья распаляли, но мозг