надежды фраера,
свободы онанисты —
в вас веры до… hera.
Завяз я во вчера…
Такая, блин, пора —
мутнейшая мура…
Повсюду срань Господня,
и надо жить сегодня…
Плоть надежды
Катаклизмы, кризис, суета,
стадный бег, потуги одиночек…
Бог не помогает ни черта,
злость сочится по извивам строчек…
В темном царстве страшного Аида5
струи Леты6 поджидают нас,
чтоб омыть раненья и обиды,
погасить забвеньем звезды глаз…
Но пока мы в царстве посветлее,
средь иных мистерий божества,
где страшнее,
злее
и подлее
извращенья сути естества…
Остывают звезды во Вселенной,
холод бездны космоса зовет…
Заполняет
вечностью нетленной
взор туманящий
соленый лед…
P. S.
В лабиринтах ледяного страха
корчится порочное нутро…
Плоть надежды
злобный мозг
затрахал,
ублажая
похоти
добро…
ОБНАЖЕННАЯ ТОСКА
В конце эпохи
Нудный гул приглушенный Москвы заоконной. Тянется ночь, не уступая рассвету. Снова из неспокойного сна извлеченный, слепо щурюсь огням, покрывшим планету… До горизонта бежит безбрежность бетона, квадратится среди деревьев безлистных россыпью огней в панорамности мглистой…
Жизнь бурлит стандартно в старой панельной башне – шумит, словно коммунальная квартира… Сонному свидетелю войны и мира настырно лезут в мозги разборки и шашни… Наверху бушует привычный бой словесный… Вдруг (сердце тревожно замирает в груди) слова знакомые женщины неизвестной огнем обожгли: «Уйди отсюда! Уйди!»
И мне тоже истошно бросали когда-то камни отчаянья этих же горьких слов… В той жизни, куда больше не будет возврата, – в конце эпохи счастливых снов…
P. S.
Потом в стервозной, долгословесной драке о чем-то раздраженно лаял пес… Надеждой облегчения возник вопрос: вдруг слова те были для собаки? Тогда помирятся. Расставаться рано. И снова стоны страсти зазвучат под нестерпимый, ритмичный скрип дивана…
Пойду войду в один приятный чат…
Пожалей, бессонница
(Обломок с послесловиями)
Под плавными волнами одеяла, в прохладной предрассветности окна беспечно тело утомленное дремало… Сознанью растревоженному было не до сна…
Привычно возвращаясь среди ночи мыслеблудьем бессонной пустоты, растягивало боль, делая короче покой беспамятства в просветах нудной маеты…
Обрезки сна, разбавленные болью, мученья осознанья в комнатном квадрате нутро тянули кабально к алкоголю, сплетались, как в психиатрической палате…
Все передумано, но раз за разом бред навязчиво прессует разум… Стоном эха смысла твоих последних фраз усиливает