– Сватаете?
– Пользуюсь случаем.
Вещерский вел автомобиль куда более решительно, чем сам Демьян.
– Что? Сами посудите. Марья, пока всех сестер замуж не выдаст, не успокоится. Настасья, к счастью, сама справилась, а вот с Василисой… не так уж много у меня знакомых, в порядочности которых я уверен.
– В моей, стало быть, уверены?
– Пока нет. Но досье доставят.
Что ж, доля шутки в этих словах тоже имелась.
А на вилле его ждали.
Ефимия Гавриловна изволила прогуливаться по дорожке с видом столь нервозным, что становилось очевидно: гуляла она доволи давно и отнюдь не с тем результатом, на который рассчитывала.
– Вы поздно, – сказала она вместо приветствия. И губы поджала, сделавшись донельзя похожею на сестру, когда той случалось выказывать свое Демьяном недовольство.
– Прошу прощения?
Все ж таки в отличие от сестры с этою женщиной Демьяна связывало исключительно случайное соседство и только-то. Ее даже приятельницею не назовешь.
– Это вы меня извините, – Ефимия Гавриловна разом растеряла свое раздражение и рукой махнула. – Совсем с этою девчонкой… из сил выбилась. На людей кидаюсь.
– Устали?
– Устала… когда я ее упустила? У вас нет детей?
– Нет.
– И это хорошо. Мне нужно с вами поговорить.
Облаченная в темную длинную юбку и белую блузу того строгого фасона, который более подошел бы какой-нибудь гувернантке или компаньонке, нежели даме состоятельной и свободной, она гляделась старше своих лет. Лицо ее показалось одутловатым, а в свете редких фонарей кожа обрела характерную желтизну. Тени подчеркивали запавшие глаза и бледные губы.
– В таком случае… – приглашать кого-либо в комнаты Демьяну не хотелось. И Ефимия Гавриловна поняла. Кивнула и сказала:
– Тут недалеко беседка имеется. Я не займу ваше время.
Времени ныне у Демьяна было с избытком.
И он согласился.
К тому же… с чего он взял, что приглядываться надобно исключительно к особам молодым? Оно, конечно, в большинстве своем именно они и становятся жертвами красивых идей, но встречаются средь сочувствующих народовольцам-освободителям и совсем иного склада люди.
Так почему не она?
Одинокая. Оставшаяся некогда без поддержки мужа и денег, сумевшая возродить, что дело, что состояние… могла ли?
Сложно сказать вот так, сразу.
А беседка и вправду оказалась хороша, поставленная чуть в стороне от дорожек, укрытая темным тяжелым виноградом, она будто специально была создана для разговоров приватных.
Внутри было влажно.
Слегка прохладно.
И пахло землею, деревом и резкими тяжелыми духами Ефимии Гавриловны. Подумалось, что в этаком укромном месте многое сотворить можно.
– Вы должны мне помочь, – сказала Ефимия Гавриловна, прежде чем Демьянова фантазия вовсе вышла из берегов.
– Чем?
Она