Она толкнула меня спиной:
«Кто?»
«Мне нравилась одна, из кино, – маленькая актриса, девочка. С ней я тут и поселился. Потом поднимались, ложились».
«И?»
Она поворачивала лицо ко мне.
«В том-то и дело, что на «дальше» у меня фантазии не хватало. Все застывало, стоп- кадр. Полная темнота».
В сумерках снова ударил колокол. На стене, одна за другой, вспыхнули буквы. Откинув голову, она попыталась найти мои губы. Неловко поцеловала в подбородок.
«Ты голоден?»
Я пожал плечами.
«А я хочу есть».
Мы перешли площадь и сели под полосатым тентом.
«Я все закажу сама, будет вкусно. И, пожалуйста, не думай о деньгах».
Действительно, ничего похожего я не пробовал. Крабы, улитки. Дичь какая-то с хвощами. Сырое мясо. Официант подносил бутылки, и она снисходительно разрешала налить. Отпивала, кивала. Во время ужина меня не покидало ощущение, что мы по ошибке влезли в незнакомые декорации, вышли на сцену во время спектакля. Что все вокруг – это декорация, и она развалится, стоит ткнуть пальцем. И что если это реальность, то мы – призраки.
Расплатились из денег, отложенных на пальто или сапоги, сейчас не помню. Молча спускались вниз. Она что-то напевала, а я почти физически ощущал, насколько мы чужие в этом городе, насколько условно, призрачно все, что нас окружает.
Что чувствовала она, я не спрашивал.
По-моему, она была счастлива.
10
Всю ночь в коридоре хлопали двери, доносился смех, даже бренчали на гитаре. Потом тихо лопотали женские голоса, кто-то волоком что-то потащил (сквозь сон казалось, трупы) – и они цеплялись невидимыми пальцами за косяки и ступени. А утром, когда я, наконец, задремал, вступила фреза, и комната наполнилась ее железным скрежетом.
Мокрый от пота, я сел в кровати и включил телевизор. С экрана зачастила, не снимая улыбки, девушка; замелькали рухнувшие кровли европейских городов; опоры электролиний и занесенные снегом автострады.
В услугах отеля значился «завтрак в номер», но она покачала головой и молча оделась. Сели на веранде у фонтана, в котором плавала похожая на крысу рыба.
– Как в деревне. – После кофе она повеселела, постучала по дощатой стенке, отделявшей нас от Бангкока.
В утреннем городе стрекотали стаи невидимых мотоциклов, истошно выла сирена, щелкали по голым пяткам тысячи шлепанцев. Речь – тайская, английская, русская. В гул, который висел над городом, вплетались домашние звуки: звон посуды и колокольчиков, шипение масла на сковородке, шарканье ложки по стенкам. Слышно было даже швейную машинку.
В город она вышла в белых с красными маками брюках, которые купила перед отъездом, и очень гордилась. Уличные торговки восхищенно разглядывали ее и, не стесняясь, пробовали материал на ощупь.
Она