Они молча сделали несколько шагов, думая каждый о своем.
Затем разговор возобновился.
— Кстати, подтвердились слухи о том, что Дампьер[34] убит?
— Подтвердились, капитан.
— На подступах к Конде?
— В лагере Памар. Пушечным ядром.
Дю Буабертло вздохнул:
— Граф Дампьер. Вот еще один из наших, который перешел на их сторону.
— Ну и черт с ним! — сказал Ла Вьевиль.
— А где их высочества принцессы?
— В Триесте.
— Все еще в Триесте?
— Да.
И Ла Вьевиль воскликнул:
— Ах, эта республика! Сколько бед! Было бы из-за чего! И подумать только, что революция началась из-за какого-то дефицита в несколько несчастных миллионов!
— Ничтожные причины самые опасные, — возразил Буабертло.
— Все идет к черту, — сказал Ла Вьевиль.
— Согласен. Ларуари,[35] умер, дю Дрене[36] — совершенный дурак. А возьмите наших пастырей Печального Образа, всех этих зачинщиков, всех этих Куси[37] епископа Рошельского, возьмите Бопуаля Сент-Олэра,[38] епископа Пуатье, Мерси,[39] епископа Люсонского, любовника госпожи де Лэшасери…
— Которая, да было бы вам известно, зовется Серванто.[40] Лэшасери — название ее поместий.
— А этот лжеепископ из Агры, этот кюре неизвестно даже какого прихода.
— Прихода Доль. А звать его Гийо де Фольвиль.[41] Он, кстати сказать, человек очень храбрый и хорошо дерется.
— Нам нужны солдаты, зачем нам попы! Да еще епископы, которые вовсе и не епископы даже! И генералы, которые вовсе и не генералы!
Ла Вьевиль прервал капитана:
— Есть у вас в каюте последний номер «Монитера»?[42]
— Есть.
— Интересно, что нынче дают в Париже?
— «Адель и Полэн» и «Пещеру».
— Вот бы посмотреть!