Не вдаваясь в расспросы, Птицын поднял трубку телефона и позвонил начальнику паспортно-визовой службы, попросил оказать содействие одному хорошему знакомому.
– Первого июля срок обмена заканчивается? Он раньше явится. Когда удобно, чтобы в очереди не стоять? Завтра после двух? Подходит. Он скажет, что от меня. Благодарю за содействие, Евгений Александрович. До связи.
– Спасибо, Вадим Львович, – с чувством произнёс Миха.
– Сочтёмся на том свете угольками, – отмахнулся начальник КМ. – Всё слышал? Не откладывай в долгий ящик. На фотографии есть деньги?
– Есть, не беспокойтесь.
– Остальные документы?
– Трудовая – в штабе части, схожу заберу. Военник посеял, восстанавливать придётся. Диплом у сестры, только он без надобности. По специальности всё равно не возьмут. Орден вот жалко. Растворился после того, как комнату мою в общаге вскрыли.
– Где обосновался?
– Пока у сестрёнки квартирую.
– А на перспективу?
– Буду невесту с жилплощадью искать, дело молодое, – Маштаков попытался отшутиться, расспросы его напрягали.
– Обращайся в любое время. Держи визитку, – полковник достал из верхнего ящика ламинированный прямоугольник.
– Спасибо, – Миха, привстав, взял карточку.
Визитка была снабжена фотографией, на которой Птицын в парадном кителе цвета топлёного молока горделиво стоял на фоне развевающегося триколора. Золотое тиснение по благородному тёмно-вишневому цвету представляло: «Первый заместитель начальника УВД» и так далее.
Убирая визитку в нагрудный карман рубахи, Маштаков подумал, что пристрастие к внешним эффектам у Вадима Львовича прогрессирует.
«У каждого в башке свои тараканы!»
Взяв с бывшего подчиненного обещание более не пропадать, Птицын отпустил его.
Оставшись один, полковник, не терпящий малейших проявлений неаккуратности, вытряхнул из пепельницы в мусорную корзину одинокий окурок.
«След от ранения над ключицей однозначно пулевой. Парень воевал. Вопрос только – где и за кого?»
2
20 мая 2004 года. Четверг.
11.30–12.30
Встрече сопутствовали троекратные объятия, носившие между близкими характер ритуала. Кряжистый Пандус сплющил нос о литое плечо Жидких.
– Здоров, Лерыч!
– Здорово, братское сердце.
С Молотковым Жидких ограничился рукопожатием.
– Привет, Костян! Где твои семнадцать лет?
Молоткова и впрямь трудно было признать – тощий, чёрный, дёрганый, глаза гноятся.
– Ливер на спецу[7] посадил, – хмуро пояснил он.
Базар среди братвы катался, что Костян плотно сел в систему[8]. Валере Жидких не параллельно было, с кем планировать делюгу, потому разглядывал он Молоткова пристально. Заценить зрачки не удалось. Костян проворно выудил из кармана дешёвые тёмные очки и надел их. С понтом – солнце слепит.
Впрочем, может,