Я не понимал, всерьез он говорит или шутит. Мне было и страшно, и весело. Лицо Колина стало похоже на суповую миску, он даже как будто дышать перестал.
– Знаете что, парни? Индейцы больше не носят перьев на голове и не раскрашивают рожи для маскировки. Вы, надеюсь, в курсе?
Я не мог оторвать взгляд от его губ и все это время молчал, хотя Колин махал руками, призывая на помощь. Руки у него были как синие крылья мельницы в разгар грозы.
– А ну верни карточку, а то я тебя уничтожу! – пригрозил Колин.
Ратсо повернулся ко мне и спросил:
– Он это серьезно?
Я решил включиться в его игру, сообразил, что все это с самого начала было всего лишь грандиозной шуткой, все было не по-настоящему и с нами ничего плохого не случится, со мной ничего плохого не случится.
– Думаю, да. Колин – опасный человек, когда дело касается карточек.
Я смотрел, как Колин трясет своими маленькими, почти прозрачными кулачками – ну прямо младенец, который требует бутылочку, – но лицо его при этом выражало такую решимость, просто с ума сойти. Я как будто присутствовал при битве Давида и Голиафа, с той разницей, что тут все выглядело ненастоящим, нет, ну правда, все такое слепленное из папье-маше – всё, кроме Колина. Казалось, дело происходит на экране и сейчас фильм поставили на паузу. Я едва сдерживался, чтобы не расхохотаться.
Тут лицо Ратсо медленно озарилось улыбкой. Колин, похоже, ничего не понимал, совсем потерялся в своей вселенной карточек, обменов и сделок.
– Да ладно, шпингалет, я пошутил! – объявил Ратсо.
Видимо, такой у него был стиль: ведро холодной воды – с размаху и прямо в лицо.
Колину это совсем не понравилось, я почувствовал, как сильно он рассердился. Уселся на землю, прямо на пути у идущих в лицей, раскрыл два своих альбома и давай пересчитывать карточки в пластиковых кармашках.
– Надеюсь, ты тут ничего не испортил, а то пожалеешь, что со мной связался!
Видно было, что Колин растерян и сам толком не понимает, действительно ли Ратсо хотел ему вмазать. Упертый он был просто на удивление.
Я внимательно изучил лицо Ратсо, потом – Колина и там чего только не увидел: например, открытую партитуру, а в ней – половинки и четвертинки, восьмушки и шестнадцатые, хоть я и не понимаю ничего в нотах и музыке. У других лица были неинтересные – они как будто слишком долго пролежали на полке, вдали от света, в облаках мелкой пыли. В них я не улавливал ничего – ни припева, ни мелодии, ни мотива, который мог бы принести утешение.
Рядом с Ратсо я слышал старый добрый рифф из песни «Бум бум» Джона Ли Хукера[5]. А в случае с Колином мелодия напоминала ритмичный звон колокольчика или глубокий радостный звук клезмерского кларнета, хотя это, конечно, бред полный, согласен.
Ратсо тоже решил сесть, и положение мое стало вдвойне неловким.
Во-первых, пришлось сделать вид, будто я не вижу того, что очень даже видел, – ну вот реально, кому понравится лицезреть то, что торчало из его слишком низко