Зденка. Владимир Земша

то делал это исключительно машинально, или за компанию, сейчас он скорее желал просто чего-то перекусить. И вскоре ему принесли кнедлики из теста с пареными кусочками говядины, залитые коричневым соусом и бокал пенистого ароматного пива. Тимофеев не любил эти самые «кнедлики», напоминающие просто куски белого пареного хлеба без корочки. Но они сытно набивали голодный лейтенантский желудок. Он ел, почти не чувствуя вкуса. Вскоре тарелка была пуста. Последним кусочком кнедлика, наколотого на вилку, Тимофеев аккуратно вымакал остатки ароматного коричневого соуса в тарелке, который любил лишь с голодухи, положил в рот. Рука машинально потянулась за привычным компотом, но, отхлебнув горького ароматного пива вместо, лейтенант лишь поморщился.

      – Есть ли у чехословацкого пива? – Услышал он сзади.31

      Обернулся. Это был светловолосый юноша.

      – Й-а-а…? – замялся лейтенант.

      – Na, vezmite si ju,32 – он протянул ему какой-то свёрток, – рošlite mi ju domov, оnde Pošta.

      Тимофеев обернулся и, увидел вдали почтамт.

      – Ты кцеш, чтобы я все эти твои паперы отправил почтой? Так?

      – Tak, áno, – подтвердил юноша.

      – А чё, ты сам не можешь? Что это ещё за бред?

      – Я не могу, у меня руки заняты – молодой человек поставил на мостовую пластиковую бутылку, от которой несло бензином.

      – Чего-о-о-о? А-а-а-а, руки, говоришь, заняты? Так, что ли?

      Молодой человек кивнул головой, взял пластиковую бутылку, и неторопливо посеменил на середину площади, вдруг остановился, показал Тимофееву фигу, и облил себя.

      – Во, больной! – Тимофеев повертел в руках бумажки, сунутые парнем, хотел выбросить, но, не найдя мусорки по близости, сунул в полевую сумку. В следующий момент бегущий по мостовой к тротуару факел человеческой фигуры привлёк его внимание.

      – Во, чёрт! Точно больной! – Тимофеев кинулся факелу наперерез, снимая на ходу шинель.

      Прохожие глазели на происходящее, оцепенев от ужаса. Парень пытался сбить с себя пламя, размахивал руками, затем, споткнувшись или потеряв сознание, рухнул. Тимофеев кинулся к нему. Каждое движение давалось с трудом, словно пространства вокруг было наполнено гелем. Но, преодолев пространство, он накинув на горящего парня свою шинель, сбив пламя. Из-под шинели валил густой едкий дым, запах палёного человеческого тела противно проникал в ноздри. Обгоревшая одежда паренька приварилась к его коже, представлявшей кровавое месиво. Парень тяжело дышал.

      – Тебе больно? Зачем ты это сделал? – Тимофеев стоял перед ним, опустившись на колено. Парень молча смотрел на советского лейтенанта.

      – Скольки тебе рокив? – Тимофеев хотел машинально взять парня за кисть, но, поняв, что доставит ему этим боль, одернул руку.

      – Dvadsat, – паренёк буквально выдохнул и, скривившись, заплакал.

      – Двадцать!? Яки и мне! А яко севилаш? – спросил Тимофеев его имя.

      – Ян, Ян Палах,

      – Держись, Ян! Але всё будет добре!

      Вокруг суетились