Под часами. Михаил Садовский

неизвестно кем и неприглашённых… внутреннее неудобство означало, что… он ещё не безнадёжен. К несчастью для себя он побывал на премьере у соседей и невольно сравнивал спектакли… нет, не спектакли… их нельзя было даже сравнивать, хотя соседский по мастеровитости и постановки, и игры уступал его собственному, но в том, чужом, ощущалось спокойное ненатужное дыхание. Вот, как умеем так и играем – «не стреляйте в пианиста, он старается изо всех сил». Может быть, ему только казалось, что просматривал он у себя сам – некую предвзятость, а оттого натужность и неуверенность интонации. Мы сыграем, сыграем вам, но не обессудьте, что сыграем это… он хотел продышаться – за всё.

      Из того, что приготовил завлит, он прочёл две пьесы, понял, что остальные будут такими же, собственно говоря, – по вкусу своего, навязанного ему помощника, взял всю пачку пьес домой, якобы для чтения, и положил под стул возле телевизора… он подозревал, что завлит стучит. И давно, поскольку лет на двенадцать старше его…

      Он опять сидел в комнате, завешанной марионетками, Шут теребил его волосы рукой, заглядывал в лицо, в глаза, беззвучно раскрывал рот, готовясь что-то сказать, вздыхал и отворачивался.

      Автору Эля позвонила неожиданно: «Ты мне нужен. Хотела бы с тобой посоветоваться». Он поехал. Вопросов не задавал – в редакции все всё слышат.«Посмотри, – сказала она, когда вышла соседка по комнате, – и достала десятка два листков из стола. – Фамилия тебе ничего не скажет». Он принялся читать, положив перегнутые вчетверо листы на колени. «Какой-нибудь графоман, да и никогда профессионалы не присылают стихи в почтовом конверте…»

      На войне нам хватало работы —

      Что кому, – но хватало на всех.

      Мы телами закрыли не доты,

      А к власти дорогу наверх…

      «Ничего себе!» И дальше.

      Мы все – убийцы в орденах,

      А что другое мы умеем?

      – Ты где это взяла?

      – В конверте.

      – Покажи?

      – Там нет обратного адреса.

      – И что ты с этим будешь делать?

      – А что с этим можно делать?

      Фамилия, конечно, была не своя. Какой там к чёрту С. Сукин. Адреса не было. На штемпеле п/о Заморёново. Заморёново, да сколько их по России… Заморёново. Ясно, что человек не хотел, чтобы к нему постучались ночью… значит… значит… что это значит? Жалко. Человек понимал, что он пишет… Через два дня стихи вернулись к редактору. Итак, она совершила недозволенное – выносить рукописи из редакции чужим не дозволялось – только редактору и рецензенту. Но Автор их не перепечатывал – сдержал слово.

      Всё казалось зыбким и напридуманным. К тому же прошло почти тридцать лет с той страшной послевоенной поры. Ещё более страшной, чем довоенная. Почему-то в России который раз уже так: кончается война, возвращается армия, веет духом свободы, надежды вырастают из воздуха, и… этот воздух выпускают