Брутальный собутыльник, заглянув к нам, грязно выругался, напомнив дяде Саше, сколько мне лет.
– И чё? Я первый раз попробовал во столько же. Какой отец, такой и сын!
– Слышь, чучело! Ты отца-то своего не приплетай! Дядя Миша хоть и любил «сообразить», а совесть имел, пил на свои трудовые, а на зарплату жены, твоей матери, никогда не зарился. И тебе, придурку, не позволял, пока был жив. Женщин и детей тоже никогда не обижал, между прочим. Золотой был мужик! А ты как был мешком с говном, так им и помрёшь.
– Да пошёл ты, козёл! Ещё мораль читать мне будешь в моём доме!
Вздохнув, гость повернулся ко мне:
– Малыш, ступай к себе. У нас намечается разговор… Не для твоих ушов.
– Ушей, – машинально поправил я, размазывая по своей пострадавшей «моське» кровь вперемешку со слезами и соплями.
– Всё-то ты знаешь, – прогудел гость. – Не то что этот охломон. Ну давай, давай в комнату. И закрой уши.
Я убежал в нашу комнату. Но уши закрывать не стал. Запершись на щеколду, я прильнул к двери, хотя дальнейшая «воспитательная» беседа и так без труда долетала до меня.
– Ну что, раздолбай, одумался? Кто козёл? Ну?
Послышались звуки потасовки. Которая длилась совсем недолго. Далее из дядькиной комнаты минут десять доносились его сдавленные взрёвывания и тупые удары, напоминающие работу мясника в крытом рынке, разделывающего свиную тушу на специальной колоде…
Три месяца после этого дядя Саша пролежал в больнице – с переломами, сотрясением мозга и ушибами внутренних органов. Брутал отделался условным сроком – сказалась дядькина отрицательная характеристика и ходатайство моей бабушки, попросившей смягчить наказание этому человеку.
Те же санкции получил и дядька – за попытку спаивания и избиение малолетнего, то есть меня. Вот только на его исправление условный (как и два реальных до того) срок, если и повлиял, то со знаком «минус» – после данного инцидента дядька ещё больше озлобился.
Таким образом, к своим восемнадцати годам я употреблял спиртное дважды. И второй раз имел место несколько минут назад. Тоже недобровольно. И мой, взрослый по документам, но по-прежнему непьющий организм опять его не принял. Внутренности сократились. К горлу подкатило чувство тошноты.
Меня передёрнуло, и я несколькими мощными толчками исторг на асфальт жареную картошку с кетчупом, съеденную за завтраком.
Проходя мимо административного офиса, я напоследок заглянул в окно своего уже бывшего начальника.
Денис Константинович сидел, развалившись за столом, и с явным удовольствием тянул из рюмки свой любимый коньяк, бутылка которого, почти пустая, стояла на том же краю стола, где я видел её минут двадцать назад. Тогда она была, наоборот, почти полная.
В два часа он обычно уходит. Точнее, уезжает – вон стоит его серебристый кроссовер с