Мне было тоскливо, страшно и одиноко, мама была замучена бытом, издёргана и меня особенно не замечала. Я как-то со всеми своими переживаниями и страданиями осталась один на один и справляться было невмоготу. Наша соседка Валька, бестолковая дылда 14 лет, постоянно нас пугала разными страшилками. Она была довольно изощрённа в своих диких фантазиях, и байка про чёрную-чёрную руку, лезущую из стены, казалась безобидной шуткой. Один раз Валька поймала нас вечером на улице и поведала, что в отделение милиции города Лобни пришло письмо от неизвестных лиц, в нём сообщалось, что в городе скоро убьют шестьдесят женщин. Или она пугала нас тем, что в доме напротив живёт дед-колдун, он следит за нами, чтобы поймать и затащить к себе. Не знаю уж, для каких целей мы ему понадобились, может, он собирался нас сожрать, но мне хватило того, что он за нами следит, и я цепенела от ужаса и от страха не могла уснуть. Когда мы шли на речку, Валька сообщала нам, что она вся кишит пиявками, и купаться нельзя. Иначе пиявки прилипнут и высосут всю кровь. Сама она при этом с подружками купалась, а мы изнывали на берегу от жары и боялись лезть в воду. Вообще она много всего придумывала и с удовольствием над нами изгалялась, но никто из взрослых никогда не вмешивался, и Валька продолжала свои садистские трюки.
А однажды в квартире через стенку умер сосед и три дня до похорон лежал в квартире, а крышку гроба выставили на лестничную площадку. Так раньше было принято, почему-то крышку в дом не заносили. А я после смерти отца страшно боялась всей этой похоронной атрибутики и войти в подъезд просто не могла, я цепенела от ужаса. Но почему-то никому не было до этого дела. Мама и отчим на работе, дома лишь бабка Нюра, но она никогда меня не встречала, да мне бы и в голову не пришло её просить, почему-то я тогда уже чувствовала, что взрослым нет до меня и моих переживаний никакого дела. Я стояла у подъезда, потом зажмуривалась, лишь бы не видеть эту страшную крышку, и на ощупь, по памяти, подлетала к нашей двери, благо она никогда не запиралась на замок, как в деревне. И вечером уже, когда все легли спать, я ворочалась и плакала от страха,