– Нижайший поклон любезному Иван Митричу, – улыбка разлилась на лице задержанного, – давненько с ним не встречались, хотя, по чести сказать, нет особого желания попадать в его цепкую хватку.
– Передам непременно.
– Так какое ко мне дело, господин хороший, – начал без предисловия Фаддейка, – не нравится мне хождение вокруг да около. Я человек простой, мне сразу выложь без виляния, получи по чести ответ и с Богом.
– Если не нравятся тебе хождение по пустому, то тут такое собственно дело, – Михаил запнулся, обдумывая свои следующие слова, принял решение и сел напротив Кондратьева, положив руки на стол, тяжело вздохнул, – до ареста ты, наверное, слышал, что недалеко от харчевни, что ты посещал в последнее время, – он произнёс название харчевни для рабочего люда, – найден зарезанный человек.
– Может слышал, может нет. Не знаю. Мало ли чего происходит в наших краях.
– А говорил, что без околочностей?
– Какое дело меня не касается, господин хороший, так оно мне без надобности, – пожал плечами Кондратьев.
– Хорошо, – Михаил достал из кармана фотографию и протянул Фаддейке, тот внимательно посмотрел, поначалу положил на стол, потом вновь взял и поднёс к глазам, прищурив их, словно силился вспомнить.
– Постой. Да это ж Гришка?
– Откуда его знаешь?
– Так за чаркой, как водится, и познакомились, – вскинул вверх брови, удивлённым взглядом впился в лицо Михаила, словно внезапно озарило, – так это его?
– Да.
– Вот дела, – присвистнул Фаддейка, – он же к себе в деревню собирался, подкопил, говорил, деньжат то ль на коровёнку то ль лошадь,. я уж не припомню. Пора, говорил, домой, надоел город, душа в деревню рвётся. Вроде бы не дрянь человек был. Да уж.
– А когда он собирался возвращаться?
– По весне, как раз к севу. Соскучились, говорил, руки по земле.
– Может и фамилию его припомнишь?
– Постой—ка, – он повернул в сторону голову, зашевелил губами, произнося что—то беззвучно, пальцами поскрёб щетину. – Говорил же он, говорил, ей Богу, говорил. У нас, говорил, в роду… в их роду… да, то ли Евсеев, то ли Еремеев. У нас в роду младшие всегда в город подавались. Точно, Еремеев, – он от радости даже ударил себя по ногам.
– Значит Григорий Еремеев.
– Точно, – задержанный засмеялся и вновь ударил себя по ногам, – Григорий Еремеев.
– Не путаешь.
– Чего мне путать? Все одно дознаетесь? А мне скрывать нечего.
– О смерти его ничего не знал?
– Да что вы, господин хороший, от вас я услышал о его смерти.
– Может ты вспомнишь и откуда он?
– Помню, из гдовского уезда, деревня ещё с таким названием, словно… Во, из деревни Молва, Молва, – повторил он, – так мы тогда посмеялись, что запоминать просто, прибавь к молве «сам» и получится Самолва.