Во второй половине дня в пятницу Шолом приходил домой, мылся и переодевался в чистые праздничные одежды, как того и требует закон Моисея, и вместе с отцом шли они в синагогу, где уже и яблоку негде было упасть от количества пришедших на молитву мужчин.
– Ну, Шоломке, почитай нам что-то из Талмуда… – бывало, просили его белобородые старики.
И с трепетом и еле скрываемой радостью Шолом брал с полки толстенный том Талмуда, и, сев за стол с важным видом, начинал читать нараспев древний арамейский текст[38], а затем читал на древнееврейском классические комментарии к нему…
И светился от радости Иче, глядя на сына, который перед всей общиной читает Талмуд вслух, а затем переводит его на идиш и объясняет простым и далеким от учености евреям смысл трактата.
– О, какой у тебя сын, Иче! Какой сын! Талмид хохом[39]! – раздавались доброжелательные возгласы со всех сторон.
Так шло время, пока как-то, совершенно случайно, Шолом не попал на одно революционное собрание молодых людей, проходившее невдалеке от Балты, но в корне изменившего его жизнь. Шолому было всего шестнадцать лет в это время. Он был глубоко верующим хасидским молодым человеком, уже с пробивающейся светлой бородкой и длинными, доходящими до скул, завитыми в жгут русыми пейсами. И вместе с тем он пришел на собрание революционно настроенной молодежи. В своем черном, длинном лапсердаке и шляпе.
Собрание проходило на идишe и сразу захватило его сознание. Впервые он услышал такие фамилии, как Маркс, Энгельс, Либкнехт, Плеханов. Впервые кто-то сказал о том, что счастье не надо ждать, а за него нужно бороться самим. До прихода мессии можно и не дожить, a нужно вырвать свободу для себя и своих близких. И самое главное, помимо идей о всеобщей справедливости и равенстве, Шолом услышал о вооруженном сопротивлении погромам и творимому царским правительством антисемитскому беспределу.
Вскоре Шолом стал активным членом подпольной группы революционеров, назвавшей себя «Искра». И прошло совсем не так много времени перед тем, как он сам стал успешным оратором, начавшим часто выступать перед молодежью и вербовать её в свои ряды. Так, постепенно, Шолом отрезал свои вьющиеся пейсы, сбрил бородку и сменил еврейскую одежду на европейский костюм. И в последнюю очередь с его головы исчезла его большая черная бархатная ермолка.
Но атеистом Шолом не стал. Наоборот, он всегда говорил своим товарищам-революционерам и социалистам о своей глубокой и пламенной вере в Бога, напрочь отвергая кaк воинствующий атеизм, тaк и религиозный фанатизм. Любовь к отцу не позволила Шолому отказаться от веры отцов. И каждый раз, уже став социалистом и приходя домой