Он всей задницей провалился в очко и продолжал держать в руках укороченный «калаш» с откинутым прикладом (такие еще в милиции используют, маркой никогда не интересовался). Прицельно бил, гад. Далеко Мокрого не поволок, прислонил на улице к двери туалета. Воняло терпимо.
«Фиона, ты, случайно, не научилась память читать, как Лиона умела?»
«Во-первых, не сама Лиона, а Богиня с неизвестным именем, которая решила спрятаться в ее душе, да в плен попала. Во время вашей общей схватки с Вартарааром, как ты уже знаешь, Богиня освободилась, забрав с собой и нашу графиню. Человеческая душа – потемки, даже для богов, возможно всякое. Во-вторых, я-то научилась снимать недавние воспоминания, но опять-таки через интерфейс – тебя. Слияния случиться не должно, но боюсь рисковать».
«Ты мне зубы не заговаривай; сможешь посмотреть его недавнюю память?»
«Да. Но ты можешь сойти с ума. А можешь и не сойти. Рискнем?» – усмехнулась стихия.
«Ну уж нет! – я содрогнулся. – Ладно, так допрошу, по старинке. Синя, приводи его в чувство».
«Не торопись, торопыга, – снова усмехнулась Фиона, – помнишь, как Лиона внушением работала? Я так же умею. Устраивает?» – Она говорила быстро, но и такая скорость всем «девочкам» давалось тяжело: им приходилось сильно замедляться для общения со мной вне астрала.
«Спрашиваешь! Буди, Синя». – Меня это более чем устраивало!
Мокрого окутала синяя сеть, и как только он очнулся, а глаза обрели осмысленность, к нему протянулась тонкая фиолетовая нить. Взгляд мгновенно стал преданным.
– Рассказывай все, что случилось после нашей первой встречи, – скомандовал я, и Мокрый, в миру Макрицкий Виталий Александрович, с радостью запел соловьем.
Студеная водная крошка ударила в лицо. Пошел холодный, практически осенний дождь. Я не обратил на него внимания.
Краткое изложение рассказа Мокрого.
После избиения очухались они быстро. Верес убедил воющего Толяна позвонить отцу. Седой примчался с телохранителями и врачом из травмпункта. При нем не ругался. Загрузили всех в джипы охраны и увезли к Седому домой. С заездом в больницу, где всех еще раз внимательно осмотрели и Толику загипсовали руку. Врач убедил Седого, что ничего страшного нет, класть в больницу никого не нужно, кроме Анатолия, но тогда взбрыкнул Толян. Прилюдно наорал на отца, и тот махнул рукой. Зато дома оторвался отец. Как он вопил! Аж слюной брызгал. Самое мягкое слово было «козлы», сына иначе чем придурком не называл. Зинку с хахалем трогать запретил: мол, сам выяснит, кто таков, и накажет по-своему. Уж больно ловким оказался и по описанию мутным. Опасался, что как бы это не ему, Седому, предупреждение. Потом всех развезли