утром, уходили каждый на свою работу; он – к газетным рекламным статейкам, всё мечтая написать роман, набрасывая идеи на исписанные листы, которые покоились в выдвижном ящичке снизу его стола, – ящичек наполнялся за месяц вырванными кусками бумаги из блокнота и целыми листами, и опустошался заблаговременно до его переполнения самим Ричи, который выбрасывал их в мусорную корзину без какого-либо сожаления или задней мысли, не скорбя по утерянным листам и пустым словам на них, она – в пустующие особняки с маленьким мальчиком, или девочкой, сидя с ними по восемь часов к ряду, кормя их и играя с ними. Вечером они встречались дома, в их квартире, уже не такой маленькой, как прошлая квартирка Ричи. Они снимали её вместе, и были вполне довольны ею: комнат было две, спальня и зал, обе мебелированы, вечер они проводили в зале, рассказывая друг другу как прошел их день, о чём-то новом или волнующем их, ужинали на кухне, – светлой кухне с закругленным у стены диваном, белым столом и белой посудой, ей нравилась белая посуда. После ужина они ещё немного времени проводили в зале, каждый занимаясь своим делом, Хлои иногда вязала, либо читала роман, либо газету, либо смотрела телевизор, Ричи часто читал, либо спешно записывал что-то в блокноте, – этот листок всегда оказывался потом в выдвижном ящике, а потом в корзине, – либо смотрел телевизор. Потом они перемещались в спальню, на двухспальную мягкую кровать, часто эти перемещения сопровождались преждевременными ласками, и на кровать они валились уже полуголые, покрывая тела друг друга страстными поцелуями. Шея Хлои была такая мягкая, белоснежная, и невероятно чувствительная, чем без зазрения совести пользовался Ричи, целуя её, гладя её, сжимая её. Она всегда вздрагивала от его прикосновений, нежных, но настойчивых. Он прижимал её хрупкое тело сильными руками с выступавшими из-под кожи венами, разливавшимися узкими струйками от округлых плеч до костяшек на руках, он прижимал её к своему крепкому, горячему телу. Он касался её упругих бёдер, поднимаясь до рёбер, минуя линию нижнего белья, вверх, до округлой манящей груди, такой напряженной сейчас, томно вздымающейся, нежно касающейся его груди, ещё выше – до выгиба шеи, до чутких розоватых губ. Она обвивала его руками, элегантно прохаживалась длинными пальцами по тугим от напряжения мышцам рук, груди, бёдер, напряжение которых являлось лишь отблеском того наслаждения, что испытывают два этих существа сейчас. Они сливались в потоке страсти, жажда обладать друг другом уносила их умы водоворотом, с бешеной скоростью и манерой, так, что они удовлетворяли друг друга до наивысшей точки. После, она лежала на его груди, укутавшись в его руку, разбрасывая свои волосы на его шее, он игрался с ними, крутя на пальце, иногда они смеялись, рассказывали то, что не успели рассказать днём, истории рассказанные таким образом обретали особый шарм, иногда они молчали, он целовал её плечи, а она его лицо.
Их рутина изредка прерывалась на выходных, часто они проводили субботние и воскресные дни вместе, прохаживаясь под руку по цветущим
