Слабое свечение неба. Юрий Владимирович Сапожников

по прозвищу Мыза, – Наши через два дня тут будут. В городе танков уже тьма. Давеча разгружали, кум го-о-оворил. Мотопехоту выдвинули аж почти на пятьдесят кэмэ вперед, не помещаются. Пошто тут лазим, когда бандеров еще не вышибли?.. Толку-то от нас…

      – Мы ж пластуны, забыл? Разведчики, едрена мать, – Георгий сдвинул задубевшими белыми пальцами с кронштейна оптику, из-под путаницы бетонных, ощеренных арматурой обломков, методично оглядывал в пестрящую точками, мутную линзу ПСО развалины пятиэтажки. Вчера сюда угодили, наверное, с гаубицы. Угол крыши над первым подъездом съехал, торцовая стена упала наружу, обнажив неприлично внутренности чьих-то квартир.

      Бог бы с ним, с этим домом, да он крайний перед заросшими оврагами, дальше – припорошенными полями, за голой лесополосой чернеет дорога на запад. Где-то там сидит наблюдатель, он же по случаю корректировщик огня. Наверное, чуть поодаль и в сторону, в очередном перелеске лежат на импортных пенках противотанковые расчеты, чтоб, если вдруг двинется кто по дороге – бить во фланг. Ну, а гаубичная батарея, та, которая уже три недели лениво и методично долбит город, скорее всего уже за большим лесом, километров десять до нее. Георгий спрашивал комбата – почему думаешь, что Д–30? Стали бы бандеры рисковать неподвижной позицией, ждать, пока свалятся на головы с пасмурного неба «Грачи». Скорей уж ходят там гусеничные «Акации», либо шныряют юркие «Крабы» Войска Польского.