– Ты сделал мне приятно, – говорила директриса, пока Валерка с Вовой крепили флаг с солнцем к тросу флагштока. – То есть детям, конечно же.
После того как вожатые сдали Гале рапорты, а отряды нестройным хором спели отрядные песни, Нонна Михайловна посчитала нужным еще раз сказать Сашке, что ей было так приятно, что она практически испытала множественный катарсис. Но оказалось, что и это еще не все. Четвертый отряд тем временем выстроился вдоль узкой тени флагштока и тоже приготовился к сдаче рапорта.
– Мы пупы! Мы всех пупее! – сиплым голосом крикнул Валерка и салютовал поднятому в небо солнцу.
Не давая Нонне Михайловне возможности хоть как-то отреагировать на это вызвавшее волну смеха безобразие, микрофон забрал Марадона.
– Ха-ха-ха-я смена объявляется открытой-рытой-рытой! – объявил он и мотнул головой так, чтобы челка упала на лоб максимально сексуальным образом.
– Какая смена? – переспросил Леха и заглянул в шпаргалку, которую Марадона вырезал из устава лагеря.
– Ха-ха-ха-я-ха-ха-я-ха-ха-я, – уверенно повторил Марадона. – Здесь так написано-писано-писано.
– Да выключите этот дилей-лей-лей! – попросила Нонна Михайловна и закрыла микрофон рукой.
Раздался шорох, эхо шороха, затем какой-то невыносимо громкий звук, и весь лагерь услышал объяснения Лехи, что это не ха-ха-ха-я смена, а три икса, вместо которых нужно вставить ее порядковый номер. «Балда-да-да».
Последнюю часть сценария Нонна Михайловна предложила прогнать еще раз, уж очень она контрастировала с высокохудожественной первой, но на спонтанно организованной летучке за трибунами было решено этого не делать. Тканая заплатка уже взмыла в дырявое небо, и «ха-ха-ха-я» смена официально считалась открытой.
– Да ну, не может быть такого, – сказала тетя Люба, нарезая широкими колесами вареную колбасу. – Всегда же нормально все было.
Борода перестал жевать бутерброд и осенил рот крестным знамением.
– Да вот те крест! Стибрил ключ! И когда тута нормально было чаво? В 2003 году, помнишь? Туды и ах!
– Ага, – тетя Люба засмеялась, вздрагивая всем своим грузным телом, – я тогда еще думала, что совсем, а оно ничего.
– А в 82-м? То-то… Ну ты там еще… Н-да…
Борода замолчал, посмотрел в забрызганное жиром окошко пищеблока и часто-часто заморгал. Тетя Люба перестала смеяться, сморщилась, покраснела и начала плакать.
– Ой, дурак старый, – сказала она, досадуя, что голубые тени придется накладывать заново, – разбередил душу. Кто просил? На вот лучше киселя поешь, чего в сухомятку-то.
По случаю открытия смены вечером в главном корпусе должна была состояться праздничная дискотека. В женских палатах активно укорачивались юбки, в мужских рекой лилась туалетная вода Cigar. В нашем корпусе девочки из обоих отрядов