Он хотел умереть. Не всегда – но иногда, когда боль становилась особенно сильной. Отнять собственную жизнь он все равно бы не смог, не хватило бы решимости, да и сил тоже. Однако Шестой понимал, что все может случиться независимо от его воли. Из того зала, где проходила перевоплощение его группа, то и дело выносили упакованные в стерилизационные мешки тела.
А он выжил. Взял и выжил, удивив самого себя. Однажды он в очередной раз проснулся на пропитанных кровью простынях и почувствовал себя намного лучше. Спазмы постепенно слабели, боль отступала. Через несколько дней ему позволили встать с кровати и пройти первый тест.
Тогда и появились те самые цифры, обернувшиеся его личным проклятьем. 97,3 %. Клеймо на его будущем.
Он не сразу понял это. Некоторое время он еще наивно верил, что, если будет работать, сражаться, стараться и достигать, все изменится. Если бы! Против него выступило собственное тело, а такого противника попробуй, победи. Все его усилия будто улетали в пустоту. Болезни оказалось плевать, насколько он умен и талантлив. Болезнь безжалостно брала свое. Шестой каждое утро, просыпаясь, делал анализ крови портативным тестером, однако цифры никогда не менялись.
Он вообще не знал, почему еще держится за призрачную надежду. Это было бесконечно глупо, и все же где-то в глубине его души тихий упрямый голос шептал ему, совсем как в дни мучений: «Ты все выдержишь. Вопреки». Шестой и выдерживал, хотя уже понимал, что спасения не будет. Да, в истории Легиона бывали случаи, когда мутаген все-таки приживался позже обычного срока. Но Шестой уже выяснил, что это происходило постепенно и начиналось почти сразу после выхода из лазарета. В его же случае цифры, пусть и не худшие изначально, застыли и не сулили ему ничего хорошего.
И все равно он держался. Он приучил себя игнорировать боль в язвах, покрывавших его кожу – она приняла меньше всего мутагена, и это делало его отвратительным бойцом. Он привык к дурацким очкам, потому что только они могли удержать его глаза целыми и сохранить ему зрение. Он даже не обращал внимания на тот факт, что его все ненавидят – хотя и понимал это. Он бы на их месте тоже ненавидел болезненного червя, который наверняка снизит средний балл всей группе. Но умирать ради того, чтобы эти кадеты, и без того здоровые и счастливые, могли на выпускном повыпендриваться, Шестой не собирался.
Пока что его не замечали, не худший вариант. Остальная группа уже свободно общалась между собой, даже тихоню Пятую неплохо приняли – она была сильна. На Шестого же просто не обращали внимания, будто и не было его на челноке. Он не настаивал, знал, что рано или поздно им придется с ним взаимодействовать – задание такое.