Избранное. Наука о культуре и императивы эпохи. Э. С. Маркарян

этих систем. Возьмем ли мы концепции Шпенглера, Нортропа, Бенедикт или же Херсковица, всем им присущ единый метод исследования исторической действительности и построения своих теоретических систем. С теми или иными вариациями этот метод (по-видимому, наиболее последовательно выраженный в шпенглеровском учении о физиогномике культур) означает не что иное, как отождествление локально-специфических форм, стилей выражения культурно-исторической практики человечества с социально-историческими комплексами во всей их полноте. Именно подобным образом различные культурно-исторические комплексы сводятся представителями концепции эквивалентных культур к единству.

      Д. Бидни этот тип сведения культурно-исторической системы к единству называет «эстетической», «формалистической», а также «феноменологической» интеграцией культуры[97]. В основу такой интеграции культуры, замечает автор, кладется скорее ее эстетическая форма или стиль, чем взаимодействие реально функционирующих институтов[98]. В результате такого формального, «физиогномического» (по терминологии Шпенглера) подхода к культурно-исторической практике человечества локальные системы культуры оказываются не различными специфическими проявлениями единого в своем внутреннем содержании и направленности процесса развития человечества, а дискретными, неповторимыми образованиями, выражающими (по словам Бенедикт) «единицы в длинном ряду возможных приспособлений». И именно в силу этой своей неповторимости и относительности они объявляются эквивалентными (равноценными).

      Таков в целом тот комплекс теоретических средств, благодаря которым в новейшей идеалистической философии истории и культуроведении достигался отказ от идеи всемирно-исторического развития, и, по выражению американского исследователя У. Хааза, «прежняя вертикальная точка зрения на историю была заменена иной, “горизонтальной”, которая, отвергая эволюцию и абстрагируясь от времени, взирает сверху вниз на цивилизации»[99]. В его основе, как мы видим, лежит принцип исторического релятивизма, принцип, утверждающий абсолютную относительность и неповторимость различных локальных систем культуры.

      В этой связи необходимо обратить внимание на то обстоятельство, что понятие релятивизма применительно к различным элементам культуры имеет не одинаковый смысл. Так, например, говоря об относительности систем научного знания, с одной стороны, и об относительности различных систем морали – с другой, мы руководствуемся различными критериями. Правда, в обоих случаях проведение абсолютно релятивистской точки зрения должно означать отрицание общего содержания сопоставляемых систем. Но если в первом случае при сопоставлении выработанных в различных культурах систем знаний об окружающей нас действительности (выраженных, скажем, в астрономических, физических, социологических и т. д. теориях), при решении вопроса о принятии или непринятии релятивистской