И она вдруг очнулась:
– Нет, подождите! Я… – суетливо зарылась в лежащий на коленях пакет, – я принесла вам… – достала вчерашние рекомендации и ещё какие-то новые бумаги. – Вот, я принесла дополнительную характеристику из института и отзыв с прежнего места работы. Он, правда, в свободной форме, но это только потому, что времени было мало, и я…
Она ещё что-то лепетала, раскладывая на столе бумаги и неловко пытаясь отодвинуть лежащее перед ней печенье, а Андрей смотрел на неё… и уже почти ненавидел. За голос её мягкий, за вновь вспыхнувший взволнованный румянец и порхающую на скуле тень от длинных ресниц. За то, что ресницы эти сегодня были подкрашены ярче вчерашнего и вдобавок подведены стрелками. И помада на губах, которой вчера не было.
Машинально бросил взгляд на свой стакан – чистый. Не успела ещё.
А ещё, вчера не было духов. Ландыш, сирень? Да, что-то такое, весеннее. И лак на ногтях сегодня ярче. И бусики на шее появились…
Скользнул взглядом ниже, по фигуре. Спохватился, раздражённо прикрыл глаза.
Финтифлюшка бестолковая. Очередная.
– Что скажете? – наконец выдохнула она.
Андрей открыл глаза.
– Я вам ещё вчера всё сказал. Вы не подходите.
– Но…
– До свидания!
Прикрикнул так, что даже Генка Шевцов удивлённо поднял голову от изучения ориентировок. Краснова же обиженно поджала губы и сбежала, так и оставив все свои бумажки на столе.
– Лютуешь, товарищ участковый уполномоченный? – слегка осуждающе усмехнулся Харламов. – Думаешь, раз в галстуке, так всё можно?
Андрей не ответил. С трудом протиснулся между двумя заваленными бумагами столами к телефону, набрал внутренний.
– Вась, зайди!
Пока ждал, собрал бумаги Красновой, сунул их вошедшему Петрову:
– В дежурку отнеси, предупреди, что это Красновой. Пусть отдадут, если ещё придёт. Ко мне больше не пускать. И давай, через двадцать минут жди на улице.
Отпустив помощника, залпом выпил полстакана подстывшего уже чая и решительно принялся переписывать вчерашний рапорт.
Но то ли после нервотрёпки с этой Красновой, то ли ещё что, но сосредоточиться было трудно. К тому же, вокруг уже вторую неделю творилось чёрте что: из восьми кабинетов их Отделения три наконец-то попали под капитальный ремонт, и всех их обитателей временно расселили куда придётся.
Андрея, то ли по старой памяти, то ли из личной вредности Львовича, отправили к опера́м, чудом втиснув в их и без того тесную конуру дополнительный пятый стол. Пытались и помощника Петрова сюда впихнуть, но не поместился. Отселили по соседству, к другим участковым.
И вот теперь Андрей сидел здесь – свой среди чужих, чужой среди своих – и завидовал операм чёрной завистью,