Одни из тех, кто приходит в школу, охвачены горем, другие – тоской, третьи – печалью, четвертые – надеждой. Все это просто бремя, вынесенное из грез. Внутренние установки сгорают благодаря трению и самовоспоминанию.
Когда мой духовный учитель мистер Ли дал мне задание написать книгу «Самонаблюдение», я уверовал в то, что как только я сдам готовую рукопись – делу конец. Но не тут-то было: сразу началась новая рабочая октава[20], которую я никак не мог ни вообразить, ни предвидеть. Для меня это был (добавим патетики) смертный приговор. Что теперь я вижу очень ясно, так это то, что мое имя на обложке этой книги требовало такого уровня личной ответственности, честности перед собой и работы над собой, который в то время был далеко за пределами моих возможностей, из-за чего я угодил прямо в огонь Мастера.
Меня попросили рассказать о практике самонаблюдения на публичных собраниях. Я согласился, и необычайные события, последовавшие за моими выступлениями, лично для меня были поразительными. Как только я начал писать книгу, мистер Ли не раз шокировал меня, нанеся мне целую череду ударов, безжалостно сыплющихся на меня градом, которые помогли выявить мое чувство собственной важности и его влияние на меня и на тех, кто со мной общается. Я был готов увидеть и почувствовать то, что обнажили эти потрясения. Страдание, а точнее, ужас стал моей самой плодотворной садханой (духовной практикой, путем к пробуждению). Мистер Ли хирургическим путем удалил мою систему буферов[21], чтобы я не мог (и не хотел) прятаться от того, что мне показывают.
Мой гуру[22] защищает меня и тех, с кем он сводит меня, от совокупности привычек, которые разрушили бы мою работу, учитывая предъявляемые ко мне требования, если бы во мне не был задействован саморегулирующийся механизм в виде самовоспоминания и самонаблюдения. Мой гуру был столь милостив ко мне, что обнажил, словно хирург, во мне все, что причинило бы наибольший вред мне лично и тем, кто обратился ко мне за советом и поддержкой в вопросах собственной практики самонаблюдения. Сейчас мне открылась моя внутренняя хрупкость, моя душевная глухота к другим людям, то есть недостаток эмпатии и даже бездушие, а еще заблуждение о своей компетентности – за всем этим стоит страх того, что я никуда не гожусь, моя низкая самооценка. А за этим страхом, как показало мне самонаблюдение, скрывается мой главный страх: быть отвергнутым. Меня усыновили в младенчестве. Мой страх прикрыт прозрачной вуалью, яркой декорацией уверенности. Моя жизнь пронизана ужасом.
Благодаря хирургической операции мистера Ли, блестяще проведенной им на моем чувстве собственной важности, во мне появились две вещи: 1) боязнь моего чувства собственной важности; 2) страстное желание.
Много лет назад я прочитал нижеследующую цитату мадам Успенской, которая смутила меня в момент чтения и создала у меня иллюзию понимания ее слов:
Вся работа основана на бдительности. Работающий человек осознает, что он является машиной, и боится