Ты, впрочем, можешь ответить в тон мне другим сравнением: разве не разумнее отсечь больную руку, нежели страхом и медлительностью обречь всего себя на верную гибель? Не знаю, право! Однако довольно нам дразнить друг друга сравнениями. Да, Вильгельм, порою я ощущаю приливы такого целебного, избавительного мужества, и если б знал куда, то, не раздумывая, бежал бы.
Вечером
Дневник мой, забытый мною с некоторых пор, вновь попался мне сегодня в руки, и меня вдруг поразило, что я сам, вполне осознанно, шаг за шагом шел в эту западню! Что, ясно видя свое состояние, я все же действовал, как дитя, и даже теперь, когда все представляется мне с еще большею отчетливостью, я не замечаю в себе ни малейших признаков исправления.
10 августа
Не будь я глупцом, я мог бы пребывать в постоянном блаженстве. Редко обстоятельства складываются столь счастливо, редко судьба благоприятствует человеку столь явно. Ах, как это верно, что счастье наше зависит от нас самих! Казалось бы, чего еще желать? Я принят как свой в прекраснейшей семье, старик любит меня, как сына, малыши – как отца, а Лотта… Альберт, добрейшая душа, не омрачает моего счастья никакими изъявлениями недовольства или враждебности, но, напротив, осыпает меня знаками искренней дружбы; после Лотты нет у него во всем свете существа ближе меня!.. Вильгельм, ты бы заслушался наших трогательных речей, когда мы, гуляя вдвоем, беседуем о Лотте! Нет ничего нелепее этой дружбы, и все же ко мне часто приходят светлые слезы умиления.
Он рассказывает мне о том, как добрая матушка ее, сходя во гроб, поручила Лотте хозяйство и детей, а Лотту – его заботам; как с той поры она совершенно переменилась, как перед лицом горя, в неустанных хлопотах по дому, стала она настоящей матерью, и ни единый миг ее жизни не проходит без деятельной любви, без труда, но при этом не утратила она своего веселого, легкого нрава… Я молча слушаю его, срываю придорожные цветы, заботливо соединяю их в букет и… бросаю в медленно струящийся мимо поток, а потом провожаю взглядом до ближайшей излучины… Не помню, писал ли я тебе, что Альберт останется в здешних краях, получив должность и изрядное жалованье от двора, при котором принят он более чем благосклонно. Не много видел я людей, могущих сравниться с ним в основательности и усердии к делам.
12 августа
Да, несомненно, Альберт – лучший из людей в подлунном мире. Вчера вышла у нас с ним удивительная сцена. Я заехал к нему, чтобы проститься: мне пришла охота отправиться верхом в горы, откуда я тебе и пишу; и вот, расхаживая взад-вперед по его комнате, вдруг обратил я внимание на его пистолеты.
– Не одолжишь ли мне на дорогу свои пистолеты? – сказал я.
– Сделай милость, – отвечал он, – если возьмешь на себя труд зарядить их; у меня висят они лишь pro forma[19].
Я снял со стены один