– Поговори со мной, Кор. – Он присаживается на край грядки с капустой, изящно балансируя на ней. Я опускаюсь рядом с ним и погружаю свободную руку в землю, растирая почву меж пальцев. Мягкую и теплую. Вдавливаю руку еще глубже, погружая под землю всю ладонью.
– О чем?
Он внимательно смотрит на меня.
– Я только что вернулся от Давмьюров.
– Мерри сказала мне.
– Мик спрашивал о тебе. Крошка Энгус тоже.
Я отпиваю из кружки и поднимаю взгляд на отца.
– Как они?
– Мик держится. Пытается быть сильным ради Эллы и мальчиков. Элла, конечно, раздавлена. Ты же знаешь, как она носилась с Бри. Думаю, им станет проще после церемоний. Они смогут начать исцеляться. Давмьюры хотят, чтобы ты знала – тебе там рады в любое время.
Мне всегда нравился отец Бри.
– Малыш Мик, похоже, не осознает, что Бри больше нет, – продолжает папа, и в его серых глазах застыла печаль. – Мик сообщил, что после похорон они хотят отправить его и Крошку Энгуса ненадолго к одному из кузенов на материк. – Он замолкает. – Я думаю, тебе стоит пойти. Если не на протесис, то хотя бы завтра на экфору.
– Не знаю. – Пожимаю плечами. Какой этикет следует соблюдать во время посещения похорон бывшему лучшему другу? – В последнее время мы не ладили.
– Мне кажется, ты пожалеешь, если не пойдешь. И это будет много значить для Мика и Эллы. Ты была им как родная, до того как… – Папа умолкает, когда я бросаю на него свирепый взгляд. – Я не оправдываю поступок Бри. Или его. Они оба предали тебя, и у тебя есть полное право злиться и страдать. Но… она мертва. Это многое меняет.
Я вспыхиваю.
– Для меня это ничего не меняет. Она по-прежнему с…
– О мертвых либо хорошо, либо никак, – огрызается отец.
В эту секунду я снова желаю Бри смерти – возмущение кипит в моих венах, потому что теперь всегда, всегда будет вот так.
Я знаю, так ясно и четко – словно сама Кассандра предсказала, – что теперь никому нет дела до того, что сотворили со мной Бри и Али. У меня больше нет права ненавидеть ее. Или даже его. Она навсегда останется юной и прекрасной девушкой, которая погибла слишком рано, и это затмит все остальное. Каждая гадость, которую она делала или говорила, будет забыта. Это так несправедливо, но я даже пожаловаться вслух не могу, ведь я-то жива, верно?
Я прикусываю язык, чтобы не закричать. Я ненавижу ее. Всегда буду ненавидеть ее.
– Эй, – окликает отец, когда я опускаю свой