Синиг наполнил обе миски и одну из них подал отцу.
– Шрам вокруг старой раны ничего не чувствует.
– Ты давно провозгласил безразличие своим достоинством. Но на самом деле это не так.
Синиг с улыбкой пододвинул к столу другую скамью и сел сам.
– Может, ты снова начнешь рассказывать мне о своем походе? О чем ты будешь говорить? О беззащитных детях, которых убивал? О женщинах, разрубленных надвое кровавым мечом? О пылающих домах и хлевах, о том, как в огне заживо гибли люди и скот? И тогда в твоих глазах вновь вспыхнут отблески тех давних пожаров. Давай, отец, вороши пепел прошлого.
– Ты поносишь дни былой славы, поскольку до сих пор говоришь голосом той проклятой женщины!
– Ешь, отец. Это лучше, чем оскорблять меня и мой дом.
– Прости… вырвалось.
За едой отец и сын не сказали ни слова. Когда их миски опустели, Синиг перевернул свою вверх дном. Отцовскую миску он тоже перевернул, но не убрал на полку, а швырнул в очаг.
У Палика от изумления округлились глаза. Синиг подошел к его скамье.
– Ни один из нас не доживет до возвращения Карсы, – сказал он старику. – Мост между тобою и мною разрушен. Если ты снова появишься в моем доме, я убью тебя, отец.
Сказав это, Синиг обеими руками схватил Палика и вытолкал его за дверь. Следом из хижины вылетела отцовская палка.
Всадники ехали по старой тропе, вьющейся вдоль горного хребта. На пути то и дело встречались завалы из каменных обломков вперемешку с поваленными елями и кедрами. Завалы тоже были старыми; их окрестности успели порасти широколиственными деревьями и кустарниками, еще более затруднявшими продвижение. В двух днях и трех ночах пути отсюда начинались земли ратидов. Уриды враждовали со всеми теблорскими племенами, однако ратиды были их самыми злейшими неприятелями. Постоянные набеги на селения друг друга, безжалостные убийства всех, кто попадался под руку, – это противостояние длилось столетиями.
Тихо и незаметно проехать по землям ратидов? Ну уж нет. Карса не собирался делать тайны из своего похода. Он отомстит злым соседям за все подлинные и мнимые обиды и бросит к ногам Уригала несколько десятков теблорских душ. Байрот и Делюм наверняка предпочли бы затаиться, но в этом походе решает он.
«Мои спутники не столь тверды сердцем. Они станут призывать меня к благоразумию и твердить, что нас всего трое. Но они ошибаются. С нами еще и ты, Уригал. Сейчас твой год. Мы возвестим это и прольем кровь в твою честь. Мы разворошим осиные гнезда ратидов. Они научатся трепетать при одном лишь имени Карсы Орлонга. А потом та же участь ожидает и сунидов».
Боевые кони осторожно перебирались через оползень. Кое-где до сих пор лежал снег. Такой снежной зимы Карса еще не помнил. Давным-давно землей и народом теблоров правили духи. Они были костями скал, плотью долин,