Вы нежны, – лишь грозите мне пальчиком,
Раздражаясь моею тоской,
Очарованы ветреным мальчиком,
Что трепещет под Вашей рукой.
Вы боитесь как я одиночества,
Тоже плачете ночью, тайком
Вспоминая былые пророчества,
Запивая тоску коньяком.
Но твердите, что всё образуется
И кривите улыбкою рот.
Ах, какая Вы всё-таки умница!
А страданье Вам даже идёт…
Ведь Вы знаете, милая, знаете —
Очень скоро в предсказанный час
Вы меня навсегда потеряете…
Я уйду… Я уйду от Вас.
Птицей серою, птицей раненой
Из груди моей рвётся грусть:
Вновь влюблён я в стихи Северянина,
Вновь котом Вам об ноги трусь…
ПРЕДЧУВСТВИЕ
Ещё на неисписанном листе
Лишь отсвет ореола,
А на земле так холодно и голо —
С любовью вспоминаю о Христе.
Теперь январь, но нежности полны
Все эти дни, покуда
Крещенских холодов, как будто чуда,
Мы скромно ждём и не удивлены,
Что вот зима, и что слова
Опять слагаются в эклогу…
И что и на любви твоей – ей богу! —
Есть лёгкий отпечаток Рождества.
И с жизни сон свой делаю опять
Я наподобие слепка.
И снится, как меня ты будешь крепко
В обветренные губы целовать.
Всё смазалось. В ознобе ожидания
Из дома выйду я.
И воздуха морозная струя
Напомнит, что есть радость и страдание.
БЫЛО ЛЕТО…
Было лето, птички, скверик, зелень и лёгкая тень на скамейках. А теперь есть сугробы, те самые скамейки да ещё какая-то жутковатая растерянность и злость на чёрт его знает что…
Забот – полон рот, а всё бездельник. Медленно двигаюсь мимо сугробов и скамеек. Мыслей – по погоде – ниже нуля. Остаётся одно: поддаться всему этому, идти и, словно как ни в чем не бывало, мурлыкать себе под нос «парам-парам», только что услышанное там, в переходе.
Гитара и саксофон… Нет, скорее, наоборот – саксофон и гитара. О, господи! Какая разница?! Просто хотелось чего-то. Оказалось, музыки. Шёл, услышал, стало хорошо.
Как раньше… А что раньше? Раньше мог вырваться и уйти. Уйти…
Ух, прошло.
Негры. Снег и негры.
Гренадер. Бронзовый гренадер тоже чёрный и в снегу… Как в мыле.
СНЕГ
В город ворвался снег
И бешеной пляской
Улиц дремотную пустошь
будто б застал врасплох.
Город теперь не узнать:
под снежною маской
Он смолк, затаился
и, кажется, даже оглох.
Плотною, словно бархата
тяжестью, занавешен
Тишиною Страстной
заиндевевший бульвар.
Чёрные двери кофеeн,
будто