Благо молодые организмы уминали еду весело и дружно, справлялись со скоростью кухонного комбайна, да и гости из авиалесоохраны не отставали, соскучились по чему-то, кроме круп, сухого мяса да бульонных кубиков, которые пихали везде, где надо и не надо – лишь бы итог в кастрюле напоминал запахом еду.
Обед плавно перетёк в ужин, а ужин в задушевные посиделки. Мыслей побродить, погулять, посмотреть на красоты ни у кого не возникало. Как ни храбрились, особенно парни, все были испуганы происходящим. Пусть запоздало, но инстинкт самосохранения у великовозрастных болванов сработал. Держались кучно и организованно, лишних, тем более дурных движений не делали.
На Алике, том, у которого родственники в Мамукана, было страшно смотреть. Парень метался, психовал, только помочь ему Пашка ничем не мог, и никто не мог. Доберётся в безопасность, к телефонной связи, к интернету – всё узнает, а пока единственное, что остаётся – радоваться, что сам жив и здоров. Не принёс своей безалаберностью горе родным, особенно родителям.
Алёнка брынчала на гитаре, терзая расстроенные струны, чем буквально убивала Пашку, медленно вытаскивая из его отдохнувшего организма нервы поштучно, прямо с садисткой изощрённостью тянула поодиночке и вырывала с корнем.
– Тебя кто учил играть? – не выдержал он начала грустной песни о вселенской несчастной любви в исполнении писклявого и одновременного гнусавого девчачьего голоса.
– Сама. Нахожу в ютубе уроки и учусь, – с гордостью заявила мелкая.
– Может быть, в школу музыкальную запишешься? – спросил он.
– Да ну-у-у-у, – проныла Алёна. – Я так.
– Так, значит, так, – улыбнулся Пашка. – Хочешь, научу нескольким приёмчикам?
– Умеешь? – Алёна посмотрела на Пашу с подозрением.
– Обижаешь! – засмеялся тот в ответ. – Три класса музыкалки, – не соврал он.
Умолчал лишь, что эти три несчастных класса он занимался из-под палки, опасаясь отцовского гнева, который, конечно, музыканта в сыне не видел, но был уверен, что ребёнок должен быть занят чем-нибудь полезным, а не шляться без присмотра, пока родители на работе.
В их районе, как назло, были только бальные танцы, кружок мягкой игрушки, гимнастики, да музыкальная школа. На бальные танцы маленький Пашка, считавший себя мужиком во всех смыслах, не пошёл бы и под страхом отцовского ремня, так что, музыкалка показалось меньшим из зол.
Как только ему разрешили одному покидать родной микрорайон, он покончил с ненавистным сольфеджио и перебрался в футбольную секцию, после на карате, к пятнадцати же годам решил, что все эти дополнительные занятия – ерунда, яйца выеденного не стоящая. Свой путь он давно выбрал и решения своего с тех пор не менял. В двадцать девять лет Пашка тоже не собирался