Каркас из Люденшайда прислали месяц назад. Десятки огромных ящиков сначала перевезли с вокзала на причал в заливе Манцель, где стояли мастерские, а оттуда баржей переправляли в эллинг, в котором Дюрр начал сборку ферм. Деревянный понтонный зал для сборки закрепили якорями в шестистах метрах от берега. Словно мифическая рыба Ясконтий, плавучий ангар щерился с поверхности вод своей чёрной квадратной пастью. Баржа «Буххорн» подвозила к этой дыре грузы, цеплялась тросами за кнехты и отдавала свою ношу словно жертвоприношение. Каждый из ста сорока двух метров мостков по обеим стенам сарая был заставлен инструментами, станками, какими‑то запертыми ящиками, на стенах висели кольца верёвок, тросов и цепей, тонны перкаля покоились в тюках по тёмным углам, десятки лестниц разной высоты улеглись на бок в ожидании подходящей работы. Диаметр дирижабля был больше одиннадцати метров, и всего за пару недель его корпус ощетинился этими упорами по всей длине. Всё пространство ангара занимал ажур половины каркаса, разделённый на зародыши будущих отсеков, в которых потом разместят баллоны. Маленькими муравьями висели на этом серебристом скелете рабочие, клепающие небесному чудищу новые кости.
Красноголовые нырки деловито шныряли рядом с плавучим ангаром, к которому липли со всех сторон лодки. Из прибрежных зарослей тростника выглядывали бурые чомги, растерявшие к осени свои величавые короны и воротники, смотрели, как судовые грузчики отцепляют ремни от ящиков, как баржа трогается, как в дальнем сарае на воде бегают и машут руками люди. Серые окуньки выглядывали из воды, блеснув на солнце чешуёй, шевелили губами, схватывали с поверхности какую‑нибудь зазевавшуюся мелочь и уходили на глубину, подальше от шума. Волны Боденского озера лениво колыхались, тёплый ветер шевелил листья розовых кустов в городских парках. Магнолии с чего‑то вдруг решили зацвести повторно и стояли под жарким сентябрьским солнцем, словно измазанные по кистям маслом: розовым, белым, фиолетовым…
В прохладе эллинга Дюрр гвоздодёром открывал ящики. Зал слегка покачивало, скрипели гвозди, не желавшие расставаться с деревом. Людвиг сдвинул на попа деревянную крышку, разогнулся, сбросил сюртук на верстак, заваленный чертежами, положил сверху фуражку, пригладил острую бородку. Слабые трубчатые балки он заменил треугольными, которые обеспечивали корпусу необходимую жёсткость. Теперь боковые рёбра выглядывали белесо из ящика, как будто подслеповато прищуриваясь: им предстояло воссоединиться со своими братьями.
За стеной раздался глухой треск двигателей – это приближалась личная моторная лодка Цеппелина «Вюртемберг»: граф привёз кого‑то из Фридрихсхафена. Пока пристали, пока накинули швартовы, пока выбрались на пайол, Людвиг дошёл до выхода. Навстречу шёл сам Цеппелин, за ним виднелась спина Эккенера, протянувшего