Юстиниан был умным человеком. Скорее всего, на закате жизни он задавался вопросами: верно ли правил? что из сделанного можно было устроить лучше? что из возможного к свершению осталось несвершенным? О том, как отвечал он себе на эти вопросы, нам остается лишь гадать. Зато мы знаем наверняка: за всю дальнейшую историю (а это девять веков!) Византия не знала второго периода, столь же масштабного в плане преобразований и их последствий.
Жизнь Юстиниана – пример того, как энергичный, работоспособный и одаренный человек творит историю мира.
Несколько слов не о Юстиниане.
Греческие термины и имена в авторском тексте приводятся в основном по рейхлиновой системе5 (за исключением слов явно латинского происхождения или случаев, когда иная транскрипция общеупотребительна). В цитатах же сохранено оригинальное написание, что ведет к определенному разнобою.
При спорных датировках предпочтение отдавалось «Оксфордскому словарю Византии» А. П. Каждана и современной «Православной энциклопедии».
Большая часть фотоматериалов сделана автором (кроме специально оговоренных случаев).
Фотографии монет сделаны В. В. Артевым, панно в люнете Вестибюля воинов собора Святой Софии – К. А. Перовым.
Выверку большинства цитат произвел Д. Е. Гончаров.
Благодарю за помощь в разрешении некоторых спорных вопросов старшего научного сотрудника Музея Востока М. Н. Бутырского и доктора исторических наук профессора С. А. Иванова.
Неоценимую помощь оказала мне Элла Олеговна Шиманская, замечания которой к первоначальному тексту рукописи я постарался учесть.
Я также благодарен доктору исторических наук профессору Александре Алексеевне Чекаловой, с которой ранее неоднократно советовался. Эта книга написана уже после ее ухода, но с благоговейной памятью о ней.
Римская империя до Юстиниана
Стоял апрель 1934 года. В Стамбуле было теплее обычного. У мечети Айя-София6, по декрету президента Кемаля Ататюрка недавно превращенной в музей, отцветающие магнолии наполняли воздух слегка навязчивым, но приятным ароматом. В один из дней рабочие собрали над северо-западным входом металлические леса, подводя их к нише над дверями в нартекс. На следующее утро двое ассистентов по команде Томаса Уиттмора, изящно одетого американца с худым вытянутым лицом, начали снимать штукатурку с узором, почти век назад положенную сюда по приказу султана Абдулмеджида. Когда под очередным отвалившимся куском блеснула смальта, еще мутная от известки, стоявший рядом с Уиттмором молодой человек – русский эмигрант Анатолий Фролов (несмотря на возраст, один из лучших искусствоведов