По очереди Калеб и Энн читали сынишке сказки, а девушка временами трогала губами его лобик, опасаясь температуры. Жара не было, а Колин, наконец, стал клевать носом и клонить головку набок.
– Отнесу его в кроватку! – сказал Калеб. —Тебе не показалось странным его поведение, Энни?
– Наверное, просто очень утомился, не мог заснуть и потому плакал?! – от всей души Энн надеялась, что это так, но она не думала, что он заболел.
Калеб отнёс сына в детскую, но почему —то, уложив сына в кроватку, накрыв одеялом, долго не мог отвести от ребёнка взгляд, молчаливо гладя Колина по волосам. Потом, погасив ночник, вышел.
Тревога не оставляла его весь путь до их с женой спальни. Как игрушечный солдатик с плохим заводом он двигался всё медленнее и медленнее, а, оказавшись около двери, не сразу вошёл внутрь. Что-то говорило ему вернуться, остаться не здесь, шептало тихо и вкрадчиво, о непонятном и загадочном, едва ли преодолимом. И, распахнув дверь спальни, где ждала его любимая, мужчина думал о том, не предупреждают ли его о чём-либо важном… Но!
Едва муж оказался около постели, Энн Хауард, взяв его лицо в свои ладони, поцеловала, словно награждая за неизвестный Калебу подвиг, и потянула вниз… к себе…
***
Тревога подбросила и Энни с постели ранним утром, когда Колин, по своему обыкновению не вбежал в комнату супругов. Во всём доме царила невероятная, оттого что давно забытая тишина. Не было слышно знакомой возни ребёнка, мелких шагов по коридору, сопящего дыхания или милого угуканья – уже выйдя из возраста, когда дети изъясняются нечленораздельно, неведомыми звуками – Колин всё ещё обожал приветствовать родителей какой-нибудь тарабарщиной.
– Я пойду проверю, как он там! – Энн встала с постели и, набросив на плечи халат, улыбнулась. – Поздороваюсь!..
У двери она добавила:
– Мы ждём тебя, родной!
Она в нетерпении увидеть сына юркнула за дверь: Калеб услышал её удаляющиеся шаги. Следом неподалёку открылась дверь, а потом раздался, показалось на весь дом, её леденящий душу крик:
– Калеб, сюда, Калеб, скорее…
Он в мгновение ока преодолел разделяющее их пространство коридора и спален. И, как и она, замер около сына. Сначала почудилось, что всё так, как он и оставил, но…
Колин был неестественно, жутко бледен, до синевы, которая, впрочем, была слегка прозрачна. Глаза его были закрыты, но не зажмурены, а вся поза расслаблена. Губки, крохотный бантик, тоже покрылись синеватой пленкой. Не нужно было прикасаться к малышу, чтобы понять неизбывное, но отец Колина всё же попытался прощупать пульс на шейке ребёнка. Но она была холодна…
– Нет, нет, нет-нет! – вдруг закричала мать Колина, очнувшись и в ужасе найдя в глазах мужа подтверждение своего главного страха. – Нет, Калеб…
Колин