– Знал бы, не ушёл от Филтии.
– А ты правда заплатил бы ей целый безан? – Вишена перестал смеяться и подозрительно сощурился.
Эйнар неопределённо пожал плечами.
– Ну, скажи, скажи… – не унимался Вишена.
– Пошли. – Рагдай легонько подтолкнул проводника. Кревис повиновался. Они вступали в лабиринт узких проходов, пропахших мочой и гнилью. Тут, наверное, никогда не было ветра. Предусмотрительно обойдя стороной двор маркграфа – бесформенное сооружение из крупного кирпича, чем-то отдалённо напоминающее римские дома, они миновали площадку, на которой за ухоженной изгородью стоял мощный дуб, украшенный разноцветными лентами. Потом пролезли по очереди в щель высокой ограды, пробрались через груду сырых горшков под недоуменным взглядом измазанного глиной человека в переднике. Здесь Кревис осмотрелся, прислушался. Со двора, примыкающего валунами к стене, доносился яростный собачий лай, подбадривающие, возбуждённые крики и грохот, будто били палками по медному котлу.
– Хорошо. – Кревис кивнул. – Крозек наверняка тут.
– Я думал, тут должника травят. А тут собачий бой, – сказал Эйнар, заходя на крошечный двор, образованный обычным для Вука домом и примыкающими к нему с двух сторон навесами. На прибывших внимания не обратили. Десятка три мужчин, молодых и старых, оборванных и богато одетых, некоторые в кольчугах, панцирях, некоторые голые по пояс, сидели, стояли, пританцовывали вокруг круглой ямы, шага три в поперечнике.
Справа, под навесом, сидели на привязи несколько собак устрашающего вида и размера. Одна из них, чёрная как смоль, вислоухая, с тупой сморщенной мордой и красными глазами, иногда взлаивала, а сидящий рядом рыжеволосый мальчик сразу подсовывал ей миску, полную до краев. Собака презрительно косила глазом и отворачивалась. Задрав подбородок и расставив локти, Вишена протолкался к яме. Выглядывая из-за его спины, Кревис ткнул пальцем в человека, сидящего на другой стороне:
– Вон он, Крозек – псарь.
В этот момент Крозек поднял ладонь, его лицо, всё в мелких шрамах, осветилось хищным взглядом из-под низко надвинутой меховой шапки.
– Во имя Пресвятой Девы Марии и досточтимого маркграфа Гатеуса…
Гомон затих. Прекратился и оглушающий лай. Рагдай заглянул в яму: на ровно утоптанном дне, разделённом на равные части чертой, друг против друга стояли, напрягшись, две крупные собаки, пятнистые, жилистые, истекающие слюной, похожие друг на друга, как отражения. Только кожаные ремни, натянутые тетивами и намотанные на кулаки хозяев, сдерживали их.
– Пошли! – прохрипел Крозек.
Хозяева бросили ремни и начали карабкаться наверх. Тяжёлый воздух дрогнул от восхищённых воплей, хруста трещоток. Собаки сшиблись, опрокинулись обе, вскочили, и тут Крозек рявкнул:
– Всё!
Несколько человек ссыпались в яму и принялись растаскивать собак, другие вскочили с мест, толкаясь и негодуя.
Перекрывая шум, Крозек заорал:
– Лик,