– Я как приехал сюда, как только границу пересек, так меня всего будто холодом обдало, потом в жар бросило, и чувствую, кожей и даже шерстью чувствую – горе, горе по всей этой земле, горе и несправедливость… И края нет – ни этой стране, ни ее страданию…
Эйпельбаум прикрыл рукой глаза: закрытых век уже было недостаточно.
– Спаси Россию, Натан.
Вяло улыбнувшись, Эйпельбаум отнял руки от глаз и погладил Тугрика.
– О чем ты? Я аполитичен и асоциален.
– А может быть, ленив и трусоват? – вскричал енот. – Прислушайся ко мне, Натан. Через меня к тебе взывает Россия.
– Ты обалдел? Ты же енот!
– Гималайский енот, – с достоинством ответил Тугрик.
– Енот с манией величия, – Натан втягивался в спор с енотом, и его сердце билось все тревожней.
– Допустим, – с достоинством ответил Тугрик и по-наполеоновски сложил лапки, демонстрируя самоиронию, а также познания в области истории. Постояв так под изумленным взглядом Эйпельбаума, Тугрик вновь – доверчиво и крепко – обнял его ноги и услышал вопрос:
– С какой стати Россия будет через тебя взывать? – Натан совершенно не желал обидеть енота; напротив, он брал Тугрика в союзники, предлагая ему вместе посмеяться над нелепостью ситуации.
– А ты не решай за Россию, – обиделся Тугрик, – через кого ей взывать и к кому.
– Через енота к еврею? Плохи же у нее дела.
Тугрик прекратил обнимать ноги Эйпельбаума и с демонстративной брезгливостью вытер лапки о шерстку.
– Мелко плаваешь, Натан! Не твой уровень, не твой масштаб. Какие-то бесконечные браки, семьи… Полигамия, моногамия, целомудрие, распутство… Скука! Бери шире. Целься выше.
Часы показывали три ночи. Тугрик с энтузиазмом правозащитника взывал к Натану, не позволяя задремать ни ему самому, ни его гражданской совести. Енот добился своего: совесть Натана заболела. Боль, страх и отчаяние сограждан тысячами нитей протянулись к его сердцу…
Тугрик не удивился парадоксу, а воспринял его как должное: как только в Эйпельбауме начало пробуждаться гражданское самосознание, сам Эйпельбаум заснул.
Енот бережно уложил его на кровать, благо, она стояла совсем рядом: Эйпельбаум в последнее время жил, вяло перемещаясь от столика к кровати, от кровати к уборной и обратно.
Таков был бермудский треугольник страдающего Натана.
Енот-ты-либерал!
Пока Эйпельбаум спит, а Тугрик смотрит на него исполненным надежды взглядом, поспешим сделать важное замечание.
Появление говорящего енота в жизни Эйпельбаума привело не только к тому, что Натан встал на поприще политической деятельности. С той поры Эйпельбаум принимал как должное, что с ним вступали в диалог якобы неодушевленные предметы и мнимо бессловесные животные. Пантеистический период в жизни Натана не прекращался до его смертного часа.
Вернемся на кухню, она же спальня Натана (а теперь и Тугрика).