– Напоминает, что спать пора.
Тугрик прикрыл глазки и левой лапкой посчитал пульс на правой. Убедившись, что инфаркт от возмущения его миновал, енот заговорил быстро и сердито:
– Спать?! Тебе пора спать?! Ты невероятный! Ты, а не я! Ты что, сейчас побредешь к кровати? В этих жутких тапочках? И заснешь? И захрапишь?! Натан!..
Эйпельбаум вздохнул. Был в этом вздохе элемент тоскливой самокритики, но энергии по-прежнему не было.
– Все у тебя шиворот-навыворот, все с ног на голову! – глазки енота возмущенно сверлили Натана, не теряя при этом огненного любопытства. – Будильник у тебя звонит, чтоб напомнить: пора спать! Где такое видано?
Эйпельбаум почти не слушал Тугрика. С неуместной и какой-то горькой нежностью он поглаживал скатерть. Проницательный енот угадал подтекст этого жеста: Натан вспоминал прикосновения к утраченной возлюбленной. Или делал вид, что вспоминает? Но зачем устраивать спектакли перед зверем? Резким движением енот прервал поглаживание скатерти, и Эйпельбаум почувствовал, какая мощь заключена в лапках Тугрика. Натан собрал всю силу воли, иссякающей под нажимом енота, и произнес:
– Я не готов. Я слишком… – кажется, он хотел сказать «страдаю», но все же не стал изливать душу перед первым встречным енотом.
Тугрик вознес к люстре невнятную, но свирепую молитву. Подскочил к холодильнику, достал банку маринованных томатов и метнулся вместе с ней обратно к столу, возмущенно бормоча: «Не готов он… Он не готов!»
– Я снова должен выпить, – объявил енот, – а то ведь ты… Наваждение, а не человек! Эй! Я чудо! Понимаешь? Чу-до.
Эйпельбаум кивнул. С прискорбием.
Енот выпил. В одиночку.
– Знаешь… – Натан хотел начать издалека и вежливо, но понял, что и на это у него нет эмоциональных сил. – Давай ты пока… Давай ты помолчишь недельку хотя бы? И посидишь вон там?
Натан указал в угол кухни. Енот обернулся, увидел пустую коробку из-под телевизора и перевел взгляд на указательный палец Эйпельбаума.
– Благодари Будду, что я сейчас не вполне енот. А то бы я вцепился в твой обнаглевший палец!
– Кусай, – Натан смиренно поднес палец к пасти Тугрика.
– Хорошо, Натан, – улыбка енота стала коварно-сладкой. – Иди и спи. Только смотри сны повнимательней. Может, что важное увидишь. А я и правда…
И енот, махнув пятьдесят грамм и закинув в пасть три помидора черри, юркнул в коробку.
Натан, облегченно вздохнув, перекрестился, но вспомнил, что никогда не был христианином. Поднял взгляд на «люстру прозрения». От нее помощи ждать не приходилось, да и в прошлый раз озарение слишком дорого далось Натану. Перевел взгляд на письмо далай-ламы, лежащее на столе, и самоназидательно произнес четыре благородных истины, которые запомнил наизусть: «Существует страдание. Существует причина страдания – желание.