Александр Македонский: Сын сновидения. Пески Амона. Пределы мира. Валерио Массимо Манфреди

– войну. Многие города, управляемые демократически, стремятся к господству над другими, чтобы обеспечить себя богатыми товарами, плодородными землями, выгодными союзами. Это ведет к продолжительным войнам, а они, в свою очередь, подрывают лучшие силы демократии и играют на руку извечному врагу греков – Персидской державе. Царь, подобный твоему отцу, может стать посредником в этих раздорах и междоусобицах. Он в состоянии заставить эллинов поставить наше единство выше всяких раздоров. Твой отец способен взять на себя роль вождя и арбитра, чтобы при необходимости принудить разобщенных греков к миру – пусть даже силой. Пусть лучше греческий царь спасет греческую цивилизацию от разрушения, чем нескончаемая война всех против всех приведет к рабству под пятой варваров. Потому я и согласился обучать и воспитывать царя. В противном случае ни у кого не хватило бы денег, чтобы купить Аристотеля.

      Александра удовлетворил этот ответ, показавшийся ему справедливым и честным.

      С течением времени, однако, он стал замечать в себе некоторое непримиримое противоречие: с одной стороны, получаемое им образование – он не сомневался – толкало его к сдержанности в поведении, мыслях и желаниях, к искусству и наукам; с другой стороны, его натура, сама по себе пылкая и неуемная, толкала следовать древним идеалам воинской доблести и отваги, воспетым в произведениях Гомера и трагических поэтов.

      Вести свое происхождение по материнской линии от Ахилла, героя «Илиады», непримиримого врага Трои, было для него естественным фактом. Он читал о своем предке в поэме, которую привык держать прямо под подушкой, – ей он посвящал последние мгновения дня. И этот неоспоримый факт возбуждал дух и фантазию Александра, приводил его в крайнее исступление.

      В такие минуты одной только Лептине удавалось его успокоить. С некоторых пор Александр позволял ей оставаться рядом, а иногда просил о большей интимности. Возможно, сказывалась тоска по оставшейся вдали матери, по сестре, но он ощущал также потребность в прикосновении этих рук, умевших ласкать, передавать легкое и тонкое наслаждение, воспламеняющее взгляд и члены. Каждый вечер Лептина готовила ему теплую ванну и поливала водой его плечи и тело, ворошила волосы и гладила спину, пока он не успокаивался…

      В пору уныния Александра все чаще сопровождало подавляемое желание действовать, убежать от покоя и уединения и отправиться по следам великого прошлого. Эта первобытная ярость, эта мания физического противостояния порой начинала проявляться и в его повседневных поступках. Однажды он отправился с друзьями на охоту и повздорил с Филотой из-за косули: тот утверждал, что убил ее первым. Александр уже вцепился ему в горло и задушил бы его, не подоспей товарищи.

      В другой раз он чуть не отхлестал по щекам Каллисфена за то, что тот усомнился в правдивости Гомера.

      Аристотель с вниманием и озабоченностью взирал на эти вспышки; в Александре таились две натуры: юноши утонченной культуры и ненасытной любознательности, умевшего петь и рисовать, декламировавшего