Анализ временных отношений в структуре мифологического сознания также свидетельствует о пространственности временных понятий, свойственных традиционным культурам (Гуревич, 1972, с. 84); эти пространственные представления до сих пор сохраняются во временной лексике (Стеблин-Каменский, 1976, с. 43).
Было бы, разумеется, неправильно, исходя из вышесказанного, считать, что специфика психологического времени может быть сведена к пространственным представлениям. Психологическая наука второй половины XIX века сделала важный шаг в исследовании психологического времени как самостоятельной научной проблемы.Практически неисследованным, однако, оставался вопрос об уровнях и масштабах индивидуального времени. Эксперимент как объективный метод изучения психики применялся в лабораторной ситуации и был направлен на выявление элементарных механизмов восприятия, памяти, внимания. Хотя и в этих условиях проявлялась специфика времени психических процессов, это было лишь время непосредственного, ситуативного переживания. Методов же изучения социально-культурного содержания и структуры сознания личности, за исключением различных модификаций интроспекции, не существовало, а потому было невозможно экспериментально обосновать или опровергнуть выведенные в процессе самонаблюдения закономерности психологического времени личности в масштабах, выходящих за пределы непосредственного переживания, и раскрыть механизмы, лежащие в основе этих закономерностей.
В изучении общих закономерностей психологического времени не было открытий, речь шла скорее о новых формулировках известных истин. Хотя П. Фресс считает, что в этот период были открыты следующие законы: «Чем больше стареешь, тем короче кажется время» (Джемс) и «Всякий раз, когда мы обращаем наше внимание на течение времени, оно кажется длиннее» (Вундт) (Фресс, 1978, с. 115, 123),однако указанные закономерности в несколько иной формулировке мы встречаем в работах Канта (1966, с. 475–477). Существует мнение, что Джемс впервые обратил внимание на тот парадоксальный