Михаил улыбнулся скромно, памятуя, как гости не любят излишней откровенности в проявлении чувств.
– Квантуччи-сан, давайте вначале я проведу вас по дому. Ведь дом красен не только внешностью, но и внутренним наполнением. Не так ли?
– О, да. Я согласен, конечно.
Гости вошли в дом, и Михаил провел их по широким коридорам и комнатам. И ощущающееся снаружи чувство жизни, внутри усилилось еще больше. Теперь оно стало похожим на то обволакивающее тепло, что младенец ощущает в утробе матери. Казалось даже, что где-то звучит пульсирующий ритм сердцебиения.
Квантуччи-сан даже прислушался, пытаясь уловить звук. Но дом молчал. Жизнь переполняла его, но была очень далека. Что ж, познание жизни – и есть смысл существования. Гость довольно улыбнулся – ставка оказалась верной.
– Михаил-сан. Я доволен. Ваш проект – действительно воплощает наши концепции. Но, все-таки, скажите – как вы строите ваши дома?
Михаил не удержался, и улыбнулся уже широченной улыбкой. А потом развел руки и ответил:
– А мы их не строим. Мы их…
***
Всю дорогу назад и домой Квантуччи-сан глядел в окно и улыбался. Пару раз он даже тихо рассмеялся. В руках у него покоился небольшой туб с будущим его строительной империи.
Нет, положительно – такое могли придумать только русские с их сказками. Заставить грибы-дождевики расти по заданной программе, а потом замирать в вечном стазисе – нет, такое рациональный разум не мог породить.
Зернышко, выбранное из массы плевел, проросло. И еще как – в буквальном смысле!
Флюгер
Это случилось давным-давно. Он только-только пришел в этот мир и сиял, как умеет сиять только новая вещь. Краски его отблескивали яркими невесомыми вспышками, возвещая о приходе нового существа, пусть и неживого по общим человеческим понятиям. Всего лишь игрушка, услаждающая человеческий взор. Но что ему люди, он и не ведал о них.
Его установили заполночь, такая вот необычная причуда: именно ночью, в час, когда звезды настолько низки над землею, что полнят светом своим весь мир.
И он впитал в себя свет звезд, в тот миг, когда его установили на коньке крыши, на длинной металлической спице, посадив выше всех, ну или почти выше всех, ведь где-то далеко возвышались ратуша и другие дома. Но они стояли где-то далеко, а здешняя крыша вознеслась выше других. И он смотрел. Дальше и больше других.
Он видел. Он думал.
Думал, что видел. И радовался этому.
– Э-ге-геееей, – раздавалась над крышами домов каждый день-деньской… – Я лучше всех! Я вижу вас, и я говорю вам – летите. Летите, говорю я вам. Я – ваш повелитель, так летите же.
И они летели, все-все: мягкие пассаты и могучие северные вихри, легкие дуновения знойного полдня, тайные вздохи полночного мира – устремлялись в сторону, которую он указывал серебряным