– Мы, вообще-то, не из той оперы, – томно произнес мускулистый красавец и положил руку на перила, напрочь перегораживая тесный проход. Он еще раз бросил на старлея выразительный взгляд и спросил: – А вы… из милиции… да?
– Да, – буркнул Бухин, не зная, как себя вести.
– А пистолет у вас… с собой?
– Всегда с собой, – подтвердил Лысенко, разглядывая сынов богемы. – А вы кто?
Между тем красавчик явно запал на Бухина и, игнорируя капитана, снова обратился к нему:
– Фигурка у вас классная. Танцами никогда не занимались?
– Айкидо, – кратко бросил старлей, уже пришедший в себя.
– Интересно, интересно, – пропел любопытствующий. – У меня всегда была мысль поставить балет с элементами айкидо. Айкидо – это не только спорт. Это почти танец. Такая выразительная пластика, напряжение, мужественность! Если бы я был режиссером… Не хотите поговорить об искусстве… ну, скажем, вечером за чашечкой кофе?
– Так Савицкого не видели? – не в тему снова спросил Лысенко.
– Вы не в то крыло зашли, – помог второй танцор, который до этого молча стоял у стены. – Оперные репетиционные направо, а здесь – мы.
– Большое спасибо. Пошли, Сашок. – Капитан живо развернулся и затопал вниз.
– Если хотите поговорить о Савицком, то зайдите часика через два, Саша, – все не отставал от Бухина красавчик.
– Если у вас есть что рассказать, то давайте прямо сейчас. – Бухин повернулся.
– Сейчас не могу. У нас репетиция. Давайте встретимся вечером, а? В кафе напротив театра?
– Там видно будет, – уклончиво пообещал старлей.
– Телефончик оставьте…
Догнав Лысенко уже внизу, Бухин пожаловался:
– Ничего себе, еле отделался.
– Да ладно, – ухмыльнулся Лысенко, – это еще что! Вежливо, на трезвую голову, и с разговорами об искусстве. А вот меня один раз даже лапали! И что? Пришлось терпеть… в интересах дела.
То ли потому, что было утро, то ли еще отчего, но театральные недра в оперном крыле были совершенно безлюдны. Подергав наудачу несколько дверей, они снова повернули направо и тут услышали звук.
– О! – сказал Лысенко. – Точно! Поют.
– М-ми-и-и, м-ми-и-ииии… Мм-ма-а, мма-а-ааааа… Мм-о-о, мм-оооо… о-о-о… о-о-ооо… Мм-у-у, мму-у-у…
Капитан приоткрыл плотно пригнанную, обитую войлоком дверь, и звук вырвался на свободу. Впечатление было такое, что из тоннеля вылетел на полном ходу паровоз и оглушил гудком:
– У-у-у-у!
Лысенко отпрянул, а из помещения послышалась приятная мелодия и полились необыкновенной мощи и красоты звуки. Слов капитан не разобрал – пели на каком-то неизвестном ему языке.
– «Риголетто»[1], – пояснил просвещенный Бухин.
Они опасливо заглянули в комнату. Рояль стих. У инструмента спиной к вошедшим сидела полная