Сыпь, гармоника! Скука… Скука…
Гармонист пальцы льет волной.
Пей со мной, паршивая сука,
Пей со мной!
Излюбили тебя, измызгали —
Невтерпеж.
Что ж ты смотришь так синими брызгами?
Иль в морду хошь?
Стихи Есенина легко ложились на музыку. Получалась песня! Горькая и отчаянная. Казалось, вся обида на Райх и других продавших его женщин вылилась в этих строчках.
Я средь женщин тебя не первую…
Немало вас,
Но с такой вот, как ты, со стервою
Лишь в первый раз.
– Здорово, Сергей! Браво! Так их! – кричала богема и пьяно повторяла последние строчки: – … Лишь в первый раз.
Есенин запыхался, кудри разметались, прилипнув к потному лбу. Он остановился и, обведя сидящих на ковре женщин презрительным взглядом, зло бросил:
К вашей своре собачьей
пора простыть…
Но гармошка в его руках прозвучала вдруг тонко и жалобно. И сам Есенин, любящий, страдающий и ранимый, пропел тихо-тихо:
До-ро-гая… я пла-а-ачу-у-у,
Про-сти-и-и… про-сти-и-и-и…
Все участники вечеринки, да и сам хозяин, увлеченные выступлением Есенина, не заметили, как в мастерскую тихо вошла Айседора Дункан в сопровождении своего импресарио Шнейдера. Шнейдер хотел было привлечь всеобщее внимание к приходу знаменитости, но Айседора властным жестом остановила его. Она удивленно и с нескрываемым восторгом смотрела на поющего и пляшущего Есенина. Его хулиганская удаль, горящие глаза, лихие звуки гармошки ошеломили Айседору. Минутную паузу, воцарившуюся после того, как смолкла гармошка, первой нарушила Дункан:
– Браво! Браво, товарищ! Браво! – аплодировала она, протягивая в его сторону выразительные руки гениальной танцовщицы.
Есенин замер, глядя на статную женщину с отличной фигурой и очень красивым лицом. Все обернулись и, заверещав, повскакивали с мест, восторженной толпой окружив Дункан:
– Господи, неужели? Сама Дункан! Ура, Айседора! Виват Айседора! Жорж, почему ты не сказал, что у тебя будет сама Дункан?
Необычайно гордый, что приглашенная через Шнейдера Дункан все-таки пришла в его студию, Якулов суетился, пытаясь навести хоть какой-нибудь порядок на столе.
– Айседора, наконец-то! А я думал, вы уже не придете!
Мариенгоф с Кусиковым, стараясь перещеголять друг друга в галантности, помогли Дункан снять пальто и широкополую шляпу. Шнейдер с шумом открыл принесенную с собой бутылку шампанского и, разливая по бокалам, заговорил по-английски:
– Айседора! Знакомьтесь: это московские художники, поэты, артисты…