Служанка, сопровождавшая Настусю, обратилась к ней и произнесла всего одно короткое слово: «Кефе!»[46] – и при этом указала рукой вдаль.
Настуся осталась с подругами по несчастью. Объясниться с ними она не могла. Страшно утомленная, осаждаемая круговоротом мыслей, девушка уснула с молитвой на устах.
Разбудили ее только к ужину. Проглотив кусочек черствой лепешки и сделав несколько глотков молока, Настуся снова заснула.
А проснувшись поутру, увидела на подворье запряженную татарскую повозку и обоих своих хозяев, собравшихся в путешествие. Ее закутали в какое-то старое тряпье и усадили в телегу.
Оливковыми рощами и дубовыми лесами ехали они у подножий дивных гор, на склонах которых гордо высились вечнозеленые хвойные леса и курчавились густые заросли кустарников. Вдоль обочин дороги попадались виноградники, огороды и сады с олеандрами, магнолиями, тюльпановыми деревьями, миртами, мимозами и гранатами. На ярко-голубом фоне полуденного неба лениво колыхались кроны кипарисов и лавров. По пути встречались удивительной красоты разноцветные обломки мрамора и целые обозы маж, груженных белой солью. Красота крымской природы увлекла мысли молодой невольницы прочь от мрачной действительности и неопределенного будущего. Это великолепие успокаивало ее.
Справа показалась вершина Чатырдага, одной из красивейших гор на земле. Красота ее была настолько величественной, что Настуся почувствовала себя подавленной. И припомнились ей могучие слова, которыми начинается Священное Писание: «В начале сотворил Бог небо и землю».
Здесь, у подножия дивного Чатырдага, ощутила она всем своим естеством безграничное величие Творца. И дух ее, угнетенный неволей, еще глубже познал величие мира – палаты, в которую Бог поместил тысячи красот и чудес и предоставил ее для жизни многим народам.
Она припомнила, как однажды через Рогатин проезжал польский король, и Настусин отец вместе с другими священнослужителями должен был его приветствовать. Вернувшись домой, отец сказал: «И у нас мог бы быть свой государь, если б наши крамольники не сжили со свету последнего князя этой земли и его потомство. Думали, сами сумеют править, без головы!»
И горько вздохнул, снимая ризы.
И Настуся вздохнула вслед за отцом, только еще горше. Понимала, что не везли бы ее сейчас на торжище, если б в давние времена крамольники наши не подточили основу власти на своей земле… На синем фоне Чатырдага словно воочию увидела она чашу черной отравы, которую недруги поднесли молодому князю Юрию – последнему из рода Даниила Галицкого.
В духовном сословии из уст в уста передавались предания о мученической смерти последнего потомка крови Владимировой