не знавшего ни тонких, мудрых мыслей,
ни хитрости, ни лжи, ни игр мужчины, —
то воплощенье хитрой, лживой силы,
игра самовлюбленной красоты.
Оставь меня, печаль!
Оставь, мне легче: на вершине вздоха.
Да, едкая вода в глаза зальется,
когда попробуешь взглянуть вокруг, нырнув…
Да, нежная вода разляжется вдали и в берегах
глубоким черным зеркалом рояля
концертного под светлым лунным диском,
под недоступной золотой луной.
Оставь меня, печаль, а ты – вернись,
Вернись, не исчезай, упрямый Мастер!
Я помню ночь: мой сын, твой друг и лодка
неслышно, тихо, слышно, слышно плещет,
твой голос нас зовет из – за протоки,
нас скоро переправят в дом озерный,
и вдруг, все звезды побеждая некой жизнью,
неповторимым и нерадостным гореньем,
прошла нацеленно прекрасная комета
безостановочно сквозь Млечный Путь…
Оставь меня, печаль!
Я проведу тебя:
Я буду думать, что уже не жду,
а потихоньку все же буду ждать,
и обману и случай, и закон
самой судьбы:
Да, вот увидишь, подлый бог,
что я его дождусь!
Вот еще про Яльчик.
Это японская танка, философская.
Ты был здесь счастлив.
Потом несчастлив.
Потом немножко счастлив.
Оказывается, не танка, а хокку. И не хокку даже, потому что в хокку в первой строке пять слогов, во второй семь, в третьей снова пять. Ну ладно, как сказалось, так и живет.
Вот еще стихи разных лет.
В ту светлую седмицу мая,
Отгородясь от внешней тьмы,
Полу – резвясь, полу – страдая,
Игру в венчанье вили мы.
Но тише, ш – ш, наденем маски…
Храни серебряный секрет
И шелест, шорох, шепот сказки…
Я не нарушу свой обет,
Клянусь молчанием созвездий,
Клянусь серебряной луной,
Шампанским, шоколадом, Шеззи,
Шираито и тишиной, —
Я буду жить в обьятьях эльфа,
И смех, и гнев людской презрев!
Рок, случай, знак, оракул в Дельфах,
Семерка, тройка, дама треф.
Когда ты ушел, над разливом души
Пронесся ли вопль, иль аккорд многогласный
Страстей раздирающих, мыслей больших
И малых надежд, и страданий напрасных.
Пронзительной нотой всех выше взвилась
Обида и ненависть, режущий звук.
За ними презренье: «Дерзайте, мой князь,
На приступ! На птичник! Смелее, мой друг!»
А в среднем регистре – насмешки мелизм,
А в нижнем – унылого смысла сарказм.
Ну что ж, Мессалина, давайте без тризн.
Давайте забудем, что значит оргазм.
А в контроктаве, как пение гор,
Как рокот ночной, прозвучал приговор:
«Сказали