Зона отчуждения. Вера Орловская

на Украине был тяжелым. Когда вернулся он домой и увидел, как бедно и голодно живет семья, сжал кулаки от злости и обиды, скрипнул зубами и сказал: «Ничего, проживем: теперь я прокормлю вас. А тебе, Любочка, обещаю, что будешь ты в шелковом фартучке на кухне ходить, и светло вокруг будет, и чисто, и ты, как королева станешь». Вскоре уехали они из материнского дома свою жизнь строить. Позвали его на работу, и, сложив на телегу стулья, сундук, одеяла, горшки, узлы с барахлом, завязанные крест на крест узлом, и цветок большой в ведре (фикусом называется), и отправились в село Поляновку, не так, чтоб далеко очень, но зато самостоятельно все-таки зажили. А тут вторая дочь родилась (ах, как ждал он сына). Девчонка получилась какая-то смугло-желтая. Бабы плели: «Это потому, что Митька с Китая вернулся – кровь смешал, видать». Дуры бабы, ничего в науке физиологии не смыслят. Правда, боялись с женой, что у ребеночка желтуха, но всё обошлось. Да не долго на том месте пожили, повела судьба-цыганка их дальше и ближе к городу Мелитополю. Название ему, вроде, греки дали, а люди болтали, что, мол, ехала как-то царица Екатерина по своему государству и, проезжая мимо этих мест, да увидев красоту такую: землю цветущую в садах, поля богатые золотые и тополя вдоль тракта, вышла она из кареты, подошла к тополю, обняла его и сказала: «Милый тополь», а так как была она немкой, получилось у нее: «Мелитополь». Так, разговоры, название это все равно греческое, потому что «поль» по-ихнему значит «город», а «мели» – «мёд», получается – город мёда, что тоже правильно.

      В сельхозколонии, где обосновался Митрий с семьей, разводили лошадей – хороший конезавод там был. Работу ему дали и Любочка тоже пошла в детский сад работать. Хозяйство появилось: куры, гуси, корова даже, Майкой звали. Скучать не приходилось, некогда было скучать: после работы играл Дмитрий в футбол – на воротах стоял. Коленки побиты вечно были, как у пацана, а мужику уже за тридцать с хвостиком. Любочка, так та – артистка: танцевать страсть как любила. Сама вся наряженная такая – ленты по бокам разноцветные – чисто цветок какой. Каблучками тук-тук и впереди девчушек молодых – самая молодая, самая красивая. И в драмкружке играла в спектаклях. С работы бегом домой: скотину покормить, кур загнать, детей помыть, поесть им дать и уложить спать, да и старшая уже за младшей присмотреть могла. И дальше – в клуб. Артистка. Ну уж, как праздник какой советский, так веселье на всю округу. А голосовать ходили на выборы за 10 километров все вместе по снегу, утопая в нем: холод сумасшедший бывал. Идут и лопатой дорогу прочищают – тропинку. Как же можно на выборы не пойти? Обязательно это было, власть-то – народная, – считали, – своя значит… За столом потом собирались, накрывали его вскладчину – кто что сможет принести, еда – самая обыкновенная: винегрет, селедка, картоха, сало и отрава эта горькая, что сердце греет, без нее тоже никак нельзя. И тут опять песни хором: какая-то баба затянет протяжно так, голосисто, а за ней другая, и потянулось. А песни разные: русские, украинские, никто не разделял – была бы песня хорошая… Поют, поют. Вспомнит кто из женщин мужика своего погибшего, выскочит из-за