В храме было много людей и всего два Надзирающих. Люди – в основном женщины – на коленях стояли перед ликами чудотворов, неотрывно глядя на портреты, и что-то шептали одними губами. Не иначе просили, чтобы конец света не наступил… И хотелось подбежать, поднять их на ноги, крикнуть, что конец света выдумали нарочно, не надо унижаться, не надо просить! Это гнусно, гнусно – так издеваться над людьми! Гнусно заставлять женщин ползать по полу, гнусно обманывать простаков, верящих в добрые сказки! Даже если они сами хотят в них верить…
Зачем это магистрам, систематизаторам, основателям доктрин и концепций? И если у основания переворота стоят люди науки, а не тщеславные правители и не драчливые военачальники, то что это за переворот? Философ-отшельник вряд ли нуждается в столь унизительном для людей поклонении… Впрочем, Зимич судил о потребностях отшельника по себе.
Один из Надзирающих сподобился повернуться к толпе лицом и сделать два шага ей навстречу. И люди поползли к нему! На коленях! С благоговением в глазах! Надзирающий гладил их по головам – словно любимых собак – и протягивал руку для поцелуев. И они ее целовали: так в своре псов каждый норовит лизнуть хозяина. На его лице застыла маска снисхождения и любви, и только в самой глубине глаз нехорошим огоньком светилось самодовольство.
Зимич почувствовал, каким глубоким и неровным стало вдруг дыхание. И если пьяному Светаю хотелось дать в зубы, то Надзирающего стоило убить. Убить, потому что не место на земле человеку, который тешит свое тщеславие такой ценой… Пусть сам отправляется в свой солнечный мир Добра!
«Когда-нибудь тебе захочется убить того, кто сильней тебя»…
Ненависть – вот что превращает человека в змея. И было бы здорово стать змеем прямо здесь, в храме, на глазах людей: никто не усомнится, что это само Зло явилось в мир воевать с Добром. И толпа еще истовей станет ползать на коленях, еще убедительней просить спасения от Зла… Змей – символ конца света, вот для чего он нужен чудотвору по имени Айда Очен: ручной змей, вовремя появляющийся и по команде исчезающий. Грандиозное представление, после которого и у скептиков не останется никаких сомнений.
Зимич поспешил выйти из храма, но не так-то легко было успокоить бившееся сердце – от ненависти бившееся! И уже не смешно было вспоминать пафос профессора логики, готового умереть за свои убеждения.
И если Айда Очен ученый, то зачем это ученому? Как образованный человек может уподобиться тупому Надзирающему? Для чего?
Зимич хотел задать этот вопрос на собрании «лучших людей», но решил не привлекать к себе внимания. Да и обсуждение как раз вращалось вокруг ответа на него. Кто еще, как не ученые, могут разгадать замысел других ученых? Только вот беда: университету нечего было противопоставить храмовникам, кроме разговоров. И единственное, до чего ученые додумались, это написать письмо Государю.
Сочинять