При иных обстоятельствах Роберт бы принял.
Четыре года прошло, и оба страдали.
При иных обстоятельствах…
Но не тогда, когда этими обстоятельствами стала женщина, которую в этот раз Гризманн упускать не собирался. Девушка, которая там, за калиткой, сидела молчаливо в плетёном кресле и смотрела на оранжевые лепестки костра…
Роберт отрицательно мотнул головой и уставился на свои босые ноги в резиновых сланцах.
Зачем он явился?
Зачем душу ему рвет?
Не пустой он… живой и чувствующий… Скотиной себя чувствующий, потому что не собирался говорить Воронцову о том, что Полина вернулась.
Спрятать ее хотел.
Для себя спрятать.
А вина уже начала точить свои когти. Потому что при всём своём мужском эгоизме, он малодушно просил у бывшего друга прощения.
Зачем он пришел?
Зачем в его день рождения заставляет врать?
Но он не скажет. Нет.
Каким бы ни был надрыв, он не скажет.
Счастье – оно же тихое должно быть, личное… А его счастье сейчас там… в плетеном кресле и с кружкой ароматного глинтвейна.
– А почему, Роб? – прохрипел Воронцов. – Четыре, твою мать, года, Гризманн! Ты мне объясни, может, я пойму, – начинал заводиться Воронцов. – А то я ни хрена не улавливаю, – развел руки в стороны, расплескав треть бутылки.
Воздух мгновенно опьянел. Ударил терпкими промильными парами в голову и тут же разнесся ветром.
Сколько бесполезных, безрезультатных попыток… Сколько вопросов и ноль ответов.
Что произошло с их дружбой?
Что произошло с их маниакальной мужской солидарностью и некогда клятвенным заверением – «брат за брата»?
Когда их приятельские отношения переросли в партнерские? Общий бизнес, рабочие вопросы и всё. Лаконично, кратко, по делу…
– Лех… – устало вскинул глаза Гризманн на Алексея, обхватив пальцами переносицу.
– Не, Роб, не прокатит, – покачал головой Воронцов, перебивая. – Я миллион раз прокручивал в голове тот день, но ни черта не вижу взаимосвязи, – проорал, сделав шаг к Гризманну и оказываясь в метре от него. – Ты из-за Полины, так? – сощурился. – После того, как я натворил дерьма, именно тогда всё пошло под откос. Из-за нее, да? Скажи, блть! – требовал Воронцов.
Внутри него кипело. Он не мог понять природу этого состояния, но бурлило так, что поднималась внутренняя температура.
Роберта трясло тоже. Ломало и било в висок неврологическим молоточком, проверяя парня на прочность.
Стиснув губы, Гризманн молчал.
Всегда молчал, потому что не знал, как сказать лучшему другу, что из-за него, из-за его тупой кобелиной натуры он лишился Полины.
Он тоже потерял Полину… жену лучшего друга. Которую любил, по которой сходил с ума, а ночами выл от бессилия и безвыходности.
Но он мог ее видеть. Украдкой наблюдать, как очаровательно пунцовели ее