И наши измерения никогда не пересекутся.
Мы идем с тобой в кафе и сидим друг напротив друга, такие знакомые, и такие далекие, точно между нами не полуметровая окружность стола с клетчатой скатертью, а километровая пропасть.
Я могу пробежать двадцать километров и практически не устать, но эту пропасть мне не под силу преодолеть.
Даже если бы мы нашли километровую веревку и сумели бы протянуть её, ухватиться с двух концов, нам не суждено было бы оказаться на одном берегу. Все, что мы могли – встретиться посередине, повиснуть на канате, и болтаться, рискуя сорваться каждую секунду.
Так мы и поступили.
Я привезла тебе скромную самиздатовскую книжонку – старые стихи, там еще много глупостей. Конечно, я всегда пишу много глупостей, но в том сборнике их больше, чем теперь. Может, я немного поумнела, может, запас глупостей исчерпался.
Черная обложка исчезает в прорве твоего рюкзака.
Ты скажешь: ты похудела и похорошела. Непривычно.
А я не буду знать, что сказать. Потому что ты такой же, какой и был. Потому что происходящее сейчас – не может быть настоящим. Ты только один, и ты уже далеко внутри, переработанный материал.
Живот скручивается, завязывается в узел и зовет в уборную.
В другой раз я сяду на лавку, буду курить и смеяться. Думать о том же.
Ты стоишь на площади, у тебя голубой шарф.
Хорошо, что у меня есть друг, а у него есть коленки, на которых можно полежать.
У тебя же – не то из-за шарфа, не то из-за окруживших твои штаны голубей и воробьев – как будто вовсе нет коленей. И расы. И видовой принадлежности. Ты практически никто. Отражение бликов от фонтанной воды. Рим славится своими фонтанами.
Я перебегаю площадь, чтобы поздороваться с тобой. Короткое рукопожатие, которое говорит больше, чем я хотела бы сказать.
И все равно – недостаточно.
Ну, говоришь, сделала свои украшения?
Не сделала, признаюсь я, забыла, и мне становится от этого горько.
Ведь я же совсем уже большая, и могу брать на себя ответственность за свои действия.
Это хорошая женщина. У нее взрослый сын, чуть младше меня. И любовник.
Точнее – она – любовница.
Ее любовник – ее любимый – для нее готовит.
Я спрашиваю: ты будешь для меня готовить?
Ты пожимаешь плечами и отвечаешь, что ты мог бы сварить суп.
Но я не люблю суп. И тебя тоже не люблю.
Поэтому мы садимся в кафе на площади и заказываем кофе. Кофе горчит, но я все равно пью. Это приятно.
Я спрашиваю: хочешь, как в кино, возьмем газеты, и я надену солнцезащитные очки?
Ты говоришь: вечно ты со своими глупостями.
Да, думаю, вечно я со своими глупостями.
2
Мечеть белая, как снег. Как тот снег, который я выбегала ловить языком в резиновых сапогах.
Если бы снег можно