Семиотика мифа об Орфее и Эвридике. Арам Асоян. Читать онлайн. Newlib. NEWLIB.NET

Автор: Арам Асоян
Издательство:
Серия:
Жанр произведения: Культурология
Год издания: 2015
isbn: 978-5-9905979-7-6
Скачать книгу
проходит тень

      Орфея Молчаливо на заре.

      Весь прозрачный – утром рано,

      В белом пламени тумана

      Он проходит, не помяв

      Влажных стеблей белых трав.

      Час таинственных наитий.

      Он уходит в глубь аллей,

      Точно струн, касаясь нитей

      Серебристых тополей.

      Кто-то вздрогнул в этом мире.

      Щебет птиц. Далекий ключ.

      Как струна на чьей-то лире

      Зазвенел на ветке луч.

      Все распалось. Мы приидем

      Снова в мир, чтоб видеть сны.

      И становится невидим

      Бог рассветной тишины[81].

      О «Сказке…» Полициано известный историк итальянской литературы Ф. де Санктис оставил лаконичный и проницательный комментарий, который, на наш взгляд полностью применим к стихам Волошина.

      Де Санктис писал: полициановский «Орфей – легкий призрак, колеблемый волнами тонких ароматов, и когда вы подходите к нему слишком близко, он исчезает, как Эвридика. Это мир, серьезность которого определяется его способностью будить фантазию…»[82]. С этими словами, как и со стихотворением «На заре», корреспондирует высказывание Волошина, что некогда мифы были сновидением пробуждающегося человечества, и их можно сравнить с предрассветными сумерками, сквозь которые проступает логика грез[83]. Подобные грезы, исчезающие в лучах дневного солнца… и олицетворяет для художественного сознания Эвридика.

      Миф об Орфее и Эвридике многократно инициирует в русском сознании тему поэта и поэзии. В лирике К. Вагинова, в стихотворении «Эвридика» (1926) традиционная тема, преломившись в мифе, обретает трагический модус и узнаваемый исторический смысл. Спасительный для лирического героя сомнамбулизм прободается прозрением антикультурного характера постреволюционной действительности:

      Зарею лунною, когда я спал, я вышел,

      Оставив спать свой образ на земле.

      Над ним шумел листвою переливной

      Пустынный парк военных дней.

      Куда идти легчайшими ногами?

      Зачем смотреть сквозь веки на поля?

      Но музыкою из тумана

      Передо мной возникла голова.

      Ее глаза струились,

      И губы белые влекли,

      И волосы сияньем извивались

      Над чернотой отсутствующих плеч.

      И обожгло: ужели Эвридикой

      Искусство стало, чтоб являться нам

      Рассеянному поколению Орфеев,

      Живущему лишь по ночам[84].

      В другом стихотворении Вагинова «Я восполненья не искал» Эвридика – alter ego поэта, она мыслится лучшей частью его самого, – «Я – часть себя», – без культа и поклонения которой, – «идололатрии»-, творчество если и мыслимо, то невозможно. Сходной теме посвящено стихотворение Арс. Тарковского «Эвридика», но здесь другое «Я» поэта представлено разными ипостасями его души: земной и небесной. Одна рвется ввысь, другая – «Горит, перебегая, От робости к надежде, Огнем, как


<p>81</p>

Ibid. 103.

<p>82</p>

Санктис Ф. де. История итальянской литературы: В 2 т. Т. 1. М., 1963. С. 445.

<p>83</p>

Волошин М. Лики творчества. М., 1988. С. 351, 352, 696.

<p>84</p>

Вагинов Конст. Опыты соединения слов посредством ритма. Л., 1931. Репринт. М., 1991. С. 36. Ср. стихотворение Вагинова с дневниковой записью Н. Пунина: «Нигде ничего не «вертится», все стоит; мертвое качание, что-то зловещее в мертвой тишине времени; все чего-то ждут и что-то непременно должно случиться и вот не случается… неужели это может тянуться десятилетие? – от этого вопроса становится страшно, и люди отчаиваются и, отчаиваясь, развращаются. Большей развращенности и большего отчаяния, вероятно, не было во всей русской истории. Была аракчеевщина, была николаевщина и Александр III, были деспотии, давившими стопудовыми гирями «отсталой идеи», а сейчас не деспотия и даже не самодурство, а гниение какого-то налета, легшего на молодую и свежую кожу; это налет обязательно сгниет и погибнет, и поэтому все, что сейчас – совершенно бесплодно, в гораздо большей степени бесплодно, чем аракчеевщина и Александр III. Не страдаем, как страдали, например в 1918–1919 гг. (страдания тех лет были несомненно плодоносными), а задыхаемся, вянем и сохнем, разлагаемся и корчимся в смертельных корчах и в смертельной опасности, но почему-то все знаем, что не к смерти и что смерти не будет. Испанией все-таки мы не станем. Л. Сказал, вернувшись недавно из-за границы: на Западе полная возможность работать, но очень плох материал, у нас прекрасный материал и никакой возможности работать». Это вероятно, правда». – Пунин Н. Из дневника (1925). – В его кн.: Пунин Н. О Татлине. М., 2001. С. 73.