Свершилося то, чего не быть не могло бы:
На пути на одном нам не было места двоим.
О, этих пальцев тупых и коротких сила,
И под бровью прямой этот дико-недвижный глаз!
Раскаяния, скажи, слеза оросила,
Оросила ль его, затуманила ли хоть раз?
Не оттого ли вражда была в нас взаимной
И страстнее любви и правдивей любви стократ,
Что мы двойника друг в друге нашли? Скажи мне,
Не себя ли казня, казнила тебя я, мой брат?
Любовь надо было отпускать. И она отпустила. Жила прошлым воспоминаниями, переплавляла их в стихи, но около нее были новые подруги, новые лица: Людмила Эрарская, Нина Веденеева, Ольга Цубильбиллер.
Парнок писала стихи все лучше, все сильнее и тоньше психологически были ее образы, но наступали отнюдь не стихотворные времена. Грянула октябрьская смута. Какое – то время Софья Яковлевна жила в Крыму, в Судаке, перебивалась литературной «черной» работой: переводами, заметками. Репортажами. Не прекращала писать.
В 1922 году, в Москве, тиражом 3000 экземпляров, вышла ее книги: «Розы Пиэрии» – талантливая стилизация строк Сафо и старо французских поэтов. И сборник «Лоза» в который она включила стихотворения за период с 1916 по 1923 годы. Встречены они были публикой вроде и хорошо, но как то не до стихов становилось голодной и разоренной России, да и публика изысканная, понимающая ритмичные строфы, основательно «Иных нет, иные – далече»…
Софье Яковлевне жилось трудно, голодно. Чтобы как то выстоять, она вынуждена была заниматься переводами, уроками – платили гроши – и огородничеством.
Силы ей давала любовь. Бог посылал ей, грешной, людей, которые ее обожали и были ей преданы душою – таких, как физик Нина Евгеньевна Веденеева. Парнок встретилась с нею за полтора года до своей смерти. И скончалась у нее на руках. Она посвятила Нине Евгеньевне самые проникновенные и лиричные строки своих стихов. Но умирая, неотрывно смотрела на портрет Марины Цветаевой, стоявший на тумбочке, у изголовья. Она не говорила ни слова о Ней. Никогда, после февраля 1916 года. Может, молчанием хотела подавить любовь? Или – усилить? Никто не знает.
Незадолго до смерти она написала строки:
«Вот уж не бунтуя, не противясь,
Слышу я, как сердце бьет отбой
Я слабею и слабеет привязь,
Крепко нас вязавшая тобой…»
В начале стихотворения стояли едва различимо две заглавные буквы.: «М. Ц.» Так она попрощалась со своей Возлюбленной-Подругой, не зная, что Та сказала, услышав о ее смерти, в июне 1934 года, далеко на чужбине: «Ну и что что она умерла, не обязательно умирать, чтобы умереть!»4
Её неловкая, маленькая Марина, ее «девочка – подруга», была, как всегда, властно – безжалостна